— Этого недостаточно! Вы убедили меня в существовании нового врага, и я потерял покой. Хуже того, я убедил себя, что, если мы не возьмем под контроль Тревица, мы потеряем все. Я не могу избавиться от ощущения, что он — и только он — ключ.
— В любом случае мы не проиграем, — веско сказал Гендибал, — Мы могли проиграть, когда эти, пользуясь вашим выражением, анти-мулы копали под нас втайне. Но теперь мы знаем о них, мы больше не работаем вслепую. На следующем заседании Стола, если мы будем работать вместе, мы начнем контратаку.
— Я хотел вас видеть не из-за дела Тревица. Этот вопрос мы обсудили первым только потому, что он мне кажется моим личным поражением. Я проанализировал ситуацию и понял, что поставил самолюбие и досаду выше общей политики и был неправ. Я об этом сожалею. Но есть кое-что еще.
— Более серьезное, Первый Спикер?
— Более серьезное, Спикер Гендибал. — Первый Спикер вздохнул и побарабанил пальцами по столу. Гендибал терпеливо стоял перед столом и ждал.
Наконец Первый Спикер мягко, стараясь хоть тоном смягчить удар, произнес:
— На чрезвычайном заседании Стола, созванном по инициативе Спикера Деларми…
— Без вашего согласия, Первый Спикер?
— Для этого ей было достаточно голосов любых трех Спикеров. На этом заседании вы были подвергнуты импичменту, Спикер Гендибал. Вас обвиняют в том, что вы недостойны поста Спикера, вас должны судить. За три столетия это первый случай, когда принято решение об импичменте против Спи…
Гендибал перебил, стараясь подавить признаки гнева:
— Вы сами, конечно, не голосовали за мой импичмент.
— Я не голосовал, но я был один. Остальной Стол голосовал единогласно, и голоса были десять против одного за импичмент, для импичмента, как вы знаете, требуется восемь голосов, включая Первого Спикера, или десять без него.
— Но я не присутствовал.
— Вам бы не позволили голосовать.
— Я мог высказаться в свою защиту.
— На этой стадии не могли. Прецедентов мало, но они ясны. Вы будете защищаться на суде, который, естественно, состоится в ближайшее время.
Гендибал в раздумье склонил голову.
— Я не очень огорчен, Первый Спикер, — сказал он, — Я думаю, ваш первый импульс правилен. Дело Тревица важнее. Не отложите ли вы суд на этом основании?
Первый Спикер поднял руку.
— Я не виню вас за недооценку ситуации, Спикер. Импичмент такое редкое событие, что мне самому пришлось заглянуть в юридические справочники. Это вопрос первоочередной важности. Мы должны пренебречь всем остальным ради суда.
Гендибал опершись костяшками пальцев о стол, наклонился к Первому Спикеру.
— Это, наверно, несерьезно?
— Таков закон.
— Нельзя позволять закону становиться на пути борьбы с очевидной опасностью.
— Для Стола, Спикер Гендибал, очевидной опасностью являетесь вы…
— Heт, выслушайте меня. Закон в этом случае основывается на убеждении, что нет ничего опаснее возможности коррупции или злоупотребления властью со стороны Спикера. Но я ни в чем таком не виновен, Первый Спикер, и вы это знаете. Это вопрос личной мести Спикера Деларми. Если и есть здесь злоупотребление властью, то с ее стороны. Моя вина в том, что я не гнался за популярностью и обращал слишком мало внимания на дураков, проживших достаточно, чтобы состариться, но еще достаточно молодых, чтобы обладать властью!
— Подобно мне, Спикер? Гендибал вздохнул.
— Видите, я опять… Я не имел в виду вас, Первый Спикер… Ладно, давайте в таком случае устроим суд немедленно. Устроим его завтра. Даже лучше сегодня вечером. Давайте покончим с этим и перейдем к делу Тревица. Ждать нельзя.
— Спикер Гендибал, вы не понимаете ситуации. Импичменты в прошлом случались два раза. Ни один из них не привел к обвинительному заключению. Но вы будете осуждены! Вы не останетесь членом Стола, и у вас больше не будет голоса в политике. У вас не будет голоса даже на ежегодном заседании Ассамблеи.
— И вы ничего не сделаете, чтобы не допустить этого?
— Я не смогу. Меня забаллотируют единогласно. После этого мне придется подать в отставку, чего, как я думаю, хотят Спикеры.
— И Первым Спикером станет Деларми?
— Наиболее вероятно.
— Этого нельзя допустить!
