28
Гендибал не сразу вспомнил ее имя, и ему не хотелось прилагать усилия, чтобы вспомнить. Вряд ли она на это рассчитывает. Он раздраженно сказал:
— Вас зовут…
— Я зовись, Нови, мастер мученый. — Она почти не дышала. — Мое первое имя Сура, но я зовись просто Нови.
— Да, Нови. Мы встречались вчера, теперь я вспомнил. Я помню, что вы меня выручили, — Он не мог заставить себя говорить на стрынский манер на территории Университета. — Так как вы сюда попали?
— Мастер, вы сказали, что я напиши письмо, вы сказали, что надо надписать дом Спикеров, квартира 27, я принеслась с ним. И я показывай мою писанину — мою собственную писанину, мастер. — Она сказала это застенчиво, но гордо. — Они спрашивай, для кого это пиши, я слышала ваше прызванье, когда вы сказали его этому придурку Руфирынту. Я говори, это пиши для Стора Гендибала, мастера мученого.
— И вам разрешили пройти, Нови? Они не попросили показать письмо?
— Я стрышись. Я думай, может они недовольны, я скажи: «Мученый Гендибал обещал мне показать «Город мученых», и они улыбайся. Один из них у дверей скажи другому: «И это не все, что он покажи ей», и они покажи мне куда идти, и скажи никуда больше не ходить, а то меня вышвырни моментно.
Гендибал слегка покраснел. Великий Селдон, если бы он захотел развлечься со стрынками, он не действовал бы так открыто и проявил бы большую избирательность. Он посмотрел на транторскую женщину и мысленно помотал головой.
Она выглядела молодой, моложе, чем позволял ей тяжелый труд, ей не могло быть больше двадцати пяти, но в этом возрасте стрынки обычно уже замужем. Она завязала лентой свои черные волосы, это означало, что она девушка, и его это не удивило: ее вчерашний спектакль показал, что у нее талант мегеры, и он сомневался, что легко найти стрынца, готового впрячься в одно ярмо с женщиной с такими кулаками и языком. И наружность ее была не очень привлекательной, хотя она претерпела муки, чтобы выглядеть прилично.
Лицо ее было простым и угловатым, руки красными и грубыми, фигура, насколько он мог видеть, говорила скорее о выносливости, чем о грациозности.
Под его изучающим взглядом у нее задрожали губы, он ясно увидел ее замешательство и испуг и почувствовал жалость. Она ведь действительно помогла ему вчера, и только это имело значение.
Он сказал успокоительно, стараясь быть благородным:
— Так вы пришли, чтобы посмотреть… э… Город Ученых?
Она широко открыла свои темные (и довольно красивые) глаза и сказала:
— Мастер, вы не сердись на меня, но я пришла, чтобы самой статься мученой.
— Вы хотите стать ученой? — Гендибал был как громом поражен. — Моя дорогая…
Он остановился. Как мог он, на Транторе, объяснить совершенно неискушенной фермерше тот уровень интеллекта, подготовки и ментальных способностей, которые требовались для тех, кого транторцы называли «мучеными»?
Но Сура Нови страстно настаивала.
— Я умей писать, а еще читать. Я прочла целые книги до конца, да еще с самого начала. И у меня желание быть мученой. Я не хоти быть женой фермера. Я не выйти за фермера, и у меня не будь фермерских детей. — Она подняла голову и гордо добавила: — Я получала предложения. много рыз. Я всегда говори «не». Вежливо, но «не».
Гендибал ясно видел, что она лжет. Ей не делали предложений. Но его лицо не дрогнуло. Он сказал:
— Как вы будете жить, если не выйдете замуж? Нови положила на стол руку, распрямив ладонь.
— Я будь мученой. Я не будь фермершей.
— А если я не смогу сделать вас ученой?
— Тогда я будь ничем и жди смерти. Я будь ничем в жизни, если я не будь мученой.
У Гендибала мелькнул импульс осмотреть ее разум, чтобы определить степень мотивации, но это было бы дурно. Спикеры не развлекаются, обыскивая беспомощные разумы. Существовал этический кодекс ментального управления — менталики — как и в других профессиях (он мимолетно пожалел, что ударил проктора).
— Почему же вам не стать фермершей, Нови? — сказал он.
При помощи небольшой манипуляции он мог заставить ее согласиться и склонить какого-нибудь стрынского увальня к счастью в браке с ней. А ее в браке с ним. От этого не было бы беды. Это было бы гуманно… Но это было против закона, значит, немыслимо.