Только честно умей в смело прятайся!..
Так и отходил – уход за уход… Отводил эшелоны свои за эшелон, заменял на престанное, пусть у вас будут цветы!.. Она недоумённо упрятана за тень своих глаз доводила до точки положенного авиационно и выверенно: теперь жизнь будет в плюш – изгнанье демона!..
И правильно, он прикорнул у неё на плече незаслуженно как-то раз и остался совсем… Стану жить, рассказал, всё вокруг изведётся о непокой, станет истинно, станет колодно, станет небесно смешно… Как бы не так – таких друзей, знаешь сам…
И вот снисхождение… тока во тьму?.. никак не пойму… то ли крохи отчёт… то ли взаправду в лью бовь пулемёт… осмотри-с внимательно – потом докладёшь… Она закусила губу и сказала: я прекрасна, как сама жизнь и моя тоска уничтожит тебя до утра, прощай!.. И выстрелила в упор из неизвестно для чего предназначенного огнестрельного оружия… Документ: «Ей не было тепло»… Он упал… бы… духом и со смеху… если б было куда, но и так уже… а ему было жалко их и он не упал… Стал суровый, как клин, взял баян и ушёл… Вилы взял и ушёл… И хлеба кусок – пусть… уметь чтоб жевать… Написал на стене «Оттого» и вышел из рук вон…
Она обрела, наконец, крылья и сдула слезинки с ресниц – теперь край седьмой, ерунда!.. А он пообещав уж издалека на прощанье «Найдёшь…» с трудом выговорил ещё один раз своё имя, как будто во сне, и пропал…
А ведь был бы живой – был бы жив, глазами смотрел бы в наоборот, как себе внутрь, да уж что о том, чего не извыверт навкось…
***
Она сказка до встречи была и стала сказка, как канул во… Белый снег, белый лёд, белый-пребелый путь домой… Жить – смотреть в красоту и не замечать, не замечать, не замечать… Она порой лишь от счастья постанывала… Как оказывается воздух широк!.. У неё хватало дыхание от наваливающихся приступов любви… Ей ветер приносил силы, она расточала никчёмный ей ветер и дышала хрустальной водой…
Она взбиралась на высочайшая горы и бросалась скалы всем вниз… Она уходила в восторге под лёд с головой и оставалась там замершей до весны… Поклонница рваного экстремума выходила на крыльцо избушки в носочках одних, а возвращалась – в полоумие шаманам и великим мастерам пути в наказ – в совершенно других… Её не видел никто, она видела всех… Её никто не мог полюбить – не хватало терпения… Она же любила их всех – так оборзела от высечки… Поговаривали, что она по ночам пьёт берёзовый сок и в тугих поясках смотрит в небо бескрайней луны… Никому и никто не сказавшая, она старилась вжуть и молодела вслед за тем в одно мгновение – так любима собою была… Очень нравилось рваться в изгиб…
Пантера безумная, так долго водила себя по долам и источникам, пряталась в лета самый край и оттуда лишь только и выверек, а нашёл и иё потаёк…
***
На завалинке…
Старый дед…
И в уханке – придурок мазай…
«Чё сюда и припёрло меня?!», с амнезии нелёгкая мысль ей пришла, но она проводила её: «Пошло на хуй всё! Станет так!..» У иё всё равно – выбрит лоб, и виски, и подмышки, и пах… Так что ей всё равно… Что текилла, что сианид… Ложись смирно под танк!..
- Чё, старый, прикололо жить!? – так, для вежливости, чтобы меньше пиздел… «Чего ж это я суда всё же пришла?..»
- А, явилась, Елена Прекрасная! – это какой-то крайне наглый был персонаж с ухайкой своей.
«Вот пиздюк!..», подумалось ей с неоткуда возми-с, а таской, «Хоть бы шапку, мудило, снял…».
Старый шапку снял и на колени аккуратно обеими руками взял и поклал.
«Откуда бы такое – покладистый?..», и вдруг – вспомнила…
Ветер выел пыль на тропе… Гроза, как повелось, лишь вдали отблеска край, да край… Охолонь слегка!..
