И в итоге мы – отряд маленьких колобков. Мы комочки мягкого тепла о нетёплую жизнь и стадии прохождения нашего через полигон подземной реальности закаливают нас о смертоносную опасность. Коридоры темны и узки. А вверху притаился дракон. Мы катимся по темноте всё вперёд и вперёд, а дракон периодичен и строг. И если зазеваться в строю и сбиться с ритма, то огонь, извергаемый им, поглотит нашу нежную суть. Мы проскакиваем мимо рвущихся сверху потоков огня и катимся дальше и нас не пронять – мы готовимся к жизни в реальности. Мы закалённые отряды юных бойцов и ритм наш неостановим. Мы вынырнули на белый свет потеряв серьёзную часть наших бойцов и память о них в нас жива. Память о них теперь наше оружие, потому что позади остался страшный, но учебный дракон, а со всех сторон нас готовы найти уже сущности нам неведомые пока, но известные нам как породители страстей таких, что при встрече с ними покажется, что лучше было бы нам умереть в огненной пасти нашего первобытно-закаливающего дракона… Я – младший командир отряда очерствевших о му́ку. Мы выходим и рассредоточиваемся. С этого времени мы не будем ни видеть, ни слышать друг друга напрямую, связь будет лишь косвенной, через целые цепочки тёплых человеческих рук. Единственным, что остаётся за нами – мы будем чувствовать. Смерть каждого из нас будет проходить по нервным полям всех, и чувство опасности с потерей любой единицы обострит нашу боеспособность, и мы найдём в этом промежуточном, но очень осложнённом мире выход.
А апокалипсис был не нужен нам. Мы сами были апокалипсисом для этой планеты. Мы шли от заката и наш корабль погрузило в песок. Борт-инженер умирала от приступа колкого льда, а на всей планете не нашлось ни одной подходящей души способной бескорыстно поделиться теплом. Планета больше была не нужна и командир пообещал уже сгоряча испепелить её дюзами в качестве прощального привета. Но я был хирургом на корабле и считал виновным себя в том, что корабль при аварии стёр о поверхность именно мой медицинский отсек. Я был в ответе за их сердца. И дополнительный трэш не помог бы нам вернуться в себя. Я пошёл в ближайший город песка и искал при свете ручного огня человека днём среди них. Я бродил как слепой и непонятен был им. Они ждали апокалипсиса. А не нас. Хлеб у них уже был и они ждали всё время апокалипсиса как дешёвого представления сразу для всех. Апокалипсис же видимо был недёшев и всё у них как-то не складывался. Ожидание, как остановка в пути, разлагало их заживо и всюду видел я страшные черты дотлевающего живого. «Встряхнуть их действительно?», пришло ко мне лёгкое, но я изгнал из себя провокатора. Где-то должен был быть выход здесь…
Я бился в параноидальной депрессии. Выхода не было. Нигде. Я дёргал, и дёргал, и дёргал бессмысленные рычаги пульта моего центрального управления, но к выходу они не приводили. Нигде. Маленький волчонок забился под куст залитой в страшную темноту ночью и невыразимо хотел выть. Хоть кому. На солнце или на луну. Ни солнца. Ни луны. И тогда я разбил пульт моего центрального управления. Волчонок завыл в тёмную неба пустого нутрь и прижали уши по кустам стаи матёрых сероволков. Вокруг меня осыпа́лись чёрные стены. Осколки резали и уничтожали мой мозг. Я наслаждался агонией. Агония уничтожала меня. Не до конца. Пульт возникал вновь и вновь. Пульт прорывал одну реальность за другой и восставал против мгновения смерти скалой чёрной вечности. В потоке суицидальных обид изливалось моё непоколебимо бессмертие. Ещё один раз. Ещё один раз. Ещё один раз. Бесконечные картины смерти моей складывались в не менее причудливый узор, чем любая из к ним ведущих реальностей. Чёрточками чёрного графита пронизывали смерти моё бесконечное существование и умер разрушитель во мне. Затаился, устал, стал… спокоен… на… дне... Я еле ворочал уже языком и подавал первые признаки жизни…
Заклинание только что выговоренное Чёрным Шаманом привело в онемение зал, но не оставило следа в памяти и зрительный зал продолжал смотреть на сумерки сцены с остекленевшим в минувшем шоке взглядом. Я с трудом опустил голову и посмотрел по сторонам на застывших в безумии Зрителей. Первые признаки жизни начинали подавать и некоторые из моих товарищей. И я понял, сегодня мы здесь были – собраны. Мы не сами пришли, хоть я и протягивал руку за билетом к тётеньке в кассу. Сегодня мы не сами пришли. Нас втянуло в ужас тяжёлого водоворота и мы не смогли устоять на ногах. Действие уничтожало нас как не сгодившихся. Мы и в самом деле были такие, что не нужны. Но кроме нас у Действия не было Зрителей и Действие возродило нас. От тяжёлого мрака беспамятства никто из нас не помнил начала сегодняшнего нашего здесь пребывания, зато в памяти прочно запечатлелось импульсами реакции на вспыхнувшую мгновенную, но невыносимую боль то, как не надо делать и как делать мы не должны. Иммунитет стал стоек и непреодолим. Мы вернулись из небытия и в срочном порядке восстанавливали Мир. Мир покачивало…
