«Фьорд, от моря тепло, – подумал юноша. – Уже цветут».
Он перегнулся через ограду, сорвал цветок, вдохнул легкий, почти неуловимый запах.
Как давно он не слышал ничего, кроме запаха льда!
Ветер нетерпеливо толкнул в спину, юноша повел широкими плечами, двинулся дальше, уронив заиндевевшие лепестки на асфальт.
Автостанция встретила его белыми огнями и закрытым окошком кассы. Юноша сверился с расписанием – ближайший автобус на Берген в восемь утра – и уселся на металлическую скамейку. Лампа мигала над головой, он сидел неподвижно, как камень, смотрел на зубчатую линию гор, которая все больше отделялась от светлеющего неба.
Синей громадой, продавив ложбину в каменных спинах гор, тек в долину язык ледника.
С закрытыми глазами юноша мог пройти по нему. Он знал все трещины и скрытые разломы, чуял изгибы и напряжения льда, потрескивающие в лазурной толще, и этот треск до сих пор звенел в ушах. Километры льда и снега – ослепительные под солнцем и полные темного серебра под луной, были его королевством. Он спускался к корням льда по блистающим внутренним светом туннелям и переходам, бездны, полные тягучей ледяной влаги, распахивались у ног, но он легко перескакивал их. Неуловимые человеческим глазом чаклинги мчались впереди, и он легко различал их своим перерожденным зрением.
Он изменился. Рана, оставленная в сердце черным демоном, затянулась. Зияющую пустоту заняли солнце и лед. Он впитал силу этих мест, он вырос, ледники Йотунхемена стали его домом, потому что он уже почти не вспоминал о прежней жизни. Мама, папа, бабушка Кристин – это было далеко, это было сном о прежней жизни в теплых долинах, этому сну не было места в ледяных чертогах Сморстаббрина.
Он не хотел уходить, не хотел снова меняться, потому что это всегда больно.
Он хотел вечно сидеть на пороге дома ледяного дракона и смотреть, как солнце и луна сменяют друг друга на небе в вековечном танце. Но Смор сказал, и он отправился в путь.
К восьми часам совсем посветлело, появились пассажиры: пришел старик с тростью, высокий, со строгим лицом, в бейсболке, сел и застыл как изваяние, он жил так долго, что тоже научился у гор ждать. Прибежала девчонка – черноволосая, с ярко-желтыми наушниками на полголовы. Она бросила на него быстрый взгляд, юноша ощутил его как любопытное касание, и отвернулась, встала у столба, пританцовывая. Черные волосы, темные глаза – она совсем не была похожа на светловолосую девушку, перевернувшую его жизнь, но по какому-то загадочному сродству образов ее напомнила.
«Вы, люди, способны находить победы в поражениях и силы в бессилии, вы все время другие, как реки, которые текут и все время меняются, – сказал Смор на прощание. – Но иногда даже реке нужна помощь, чтобы добраться до моря. Помоги ей и напомни об обещании. Она должна выбрать справедливо».
Подошел автобус, юноша зашел последним, расплатился с водителем – тот только удивленно покачал головой, принимая изорванную бумажку:
– Парень, ты ее грыз, что ли?
Юноша слабо улыбнулся, сел в середине. Не он. Альпинисты не удержали сани с поклажей, трещина поглотила их, лед и камни разодрали рюкзак, вода протащила груз под брюхом ледника. Все, что оставалось во льдах, принадлежало Смору, и чаклинги каждый год пополняли его запасы. Чего там только не было! И копья первых людей с грубыми наконечниками из кремня, и сверхсовременные ледорубы с алмазной кромкой и нанопокрытием. Только погибших дракон не забирал себе – оставлял родным и близким.
До Орсдалена он доехал на снегоходе, потерянном еще одной экспедицией.
Двери с шипением захлопнулись, автобус поплыл по улочкам, вырулил на шоссе и двинулся по дороге, петляющей по краю фьорда. За окном стояли горы, от красоты которых щемило сердце. Водитель включил кондиционер, по салону потек теплый воздух.
Юноша запустил руку в старинную сумку, коснулся ледяного свертка и облегченно вздохнул.
Бьорн Эгиль ехал на запад, в портовый город Берген.
* * *
– Около двадцати автоклавов безвозвратно потеряно, пятнадцать самоходных установок выведено из строя, десять из них ремонту не подлежат… – голос был гнусавый и противный, надо сказать.
