Затем отец попросил оставить его до обеда одного. К обеду Ян, как ни странно, вышел, так что матери пришлось срочно поставить для него тарелку с прибором, а он старался изо всех сил казаться бодрым, принимать участие в разговоре. После обеда, потягивая коньяк, он попросил Галу прочитать монолог, который она подготовила для прослушивания. Встав у камина, Гала прочитала отрывок из пьесы Федерико Гарсиа Аорки, и, когда она закончила, Ян громко зааплодировал.
— Ты только посмотри! — сказал он жене, — ты родила актрису!
На следующее утро, когда Гала стояла перед экзаменационной комиссией, ей казалось, что она все еще чувствует спиной жар камина. И пока она старалась вызвать в себе затаенную ярость брошенной девушки, которую она должна была изображать, весь огонь гасился воспоминанием о благожелательном взгляде отца, прилагавшего неимоверные усилия, чтобы смотреть с одобрением.
Несмотря на то, что решения комиссии надо было ждать две недели, Гала, уже покидая комнату для прослушивания, знала, что ее не примут. Целую ночь они с Максимом пили и ругались, танцевали и плакали, но когда на следующее утро он принес ей в постель теплые круассаны, свежевыжатый апельсиновый сок и «Алказельтцер», она уже откорректировала свои планы. Чтобы в очередной раз не разочаровать отца, она окончит университет, но зато потом, говорила она себе, когда мой счет будет оплачен, жизнь будет полностью принадлежать мне. И эта идея ей понравилась. Отсрочка ее возбуждала. Внезапно свобода стала видна совершенно отчетливо, подобно тому, как свет кажется ярче, чем ты дальше от выхода из туннеля. Придет день, и она будет купаться в ней. Она окончила университет с отличием, и никто из ее профессоров не мог и предположить, что на последних курсах ее поддерживала лишь мысль об ожидавшей ее награде — свободе.
Гала пересекает тени от рынка Траяна.[51] В окна всех древних магазинчиков, расположенных полукруглой галереей, падает дневной свет. Словно ветер времени, обточив белый камень, создал драгоценность, и солнечные лучи, струящиеся со всех сторон, играют с тенью. Гала идет по мрамору и кажется попеременно то призраком — на свету, то темным пятном — в тени. Призрак на свету, пятно в тени. Стук ее каблучков раздается в пустом каменном помещении. Что же такое в той походке, которая так нетороплива, что хочется ее ускорить, хотя никто никогда на это не осмелится? Есть что-то такое в женской томности, что вызывает больше трепета, чем раздражения. Перед ней вечность, а у тебя — лишь суета. Нога за ногу идет Гала вдоль пустых торговых рядов. Как соблазнительно принять ее внутренний покой за самоуверенность.
— Я не знаю ни одного места, где бы так хорошо ощущалась атмосфера Древнего Рима.
Мужчина, сказавший эти слова, стоит в центре Форума Траяна с закрытыми глазами. Других посетителей Гала здесь еще пока не видела.
— При желании можно представить, как они идут в термы: матери, возвращающиеся отсюда, с рынка, а на руках у них хнычут дети.
Гала улыбается и идет дальше.
— Попробуйте, — настаивает мужчина, — закройте глаза.
Зачем? Я и так могу это представить.
— Тогда вы, должно быть, художница.
Он открывает глаза и смотрит на нее так, будто видит впервые. тг Если, конечно, не колдунья.
Гала делает вид, что не слышит его. За два дня, что они в Риме, этот мужчина — восемьдесят шестой по счету, пытающийся к ней клеиться. В мыслях она репетирует фразы, которые вместе со спряжением глаголов «иметь» и «быть» являются основой любого итальянского самоучителя. Но мужчина и не собирается идти за ней. Он снова закрывает глаза, словно мертвые для него гораздо важнее ее. Гала, конечно, рада, что ей не придется его отшивать. Но на секунду — она даже не успевает это осознать — ее желудок сводит при мысли о том, что она допустила какую-то оплошность. Что она не понравилась ему. Однако ее внимание мгновенно снова переключается на мозаичный пол.
Выходя из здания Рынка, поглощенная картой, она с кем-то сталкивается. Тот же мужчина. Он спрашивает, куда ей надо, и предлагает подвезти.
Б то же самое время Максим звонит в дверь дома близ парка Вилла Ада.
