Чудесный бор мерещился мне с детства,
всю жизнь мою — волшебного наследства,
угодья сказочного властелин —
Забыв о жизни, я брожу один
по дебрям и тропам лесной державы,
где всё — деревья и цветы и травы —
так призрачно-давно знакомо мне,
как будто я родился в этом сне.
И каждый раз из стороны нездешней
я возвращаюсь безутешней.
Сон заповедный — мой чудесный бор,
его полян, оврагов и озер
таинственных не рассказать словами:
проходят сны и остаются снами…
Но верю звукам — звуки, не слова,
преображают тени волшебства,
виденье, о котором я тоскую,
в живую плоть и в красоту земную.
И звукам я смиренно отдаю
чудесный бор, о нем пою.
Цветы, цветы, цветы — о, сколько их,
невянущих, неплодных, неземных!
Оберегая потайные клады,
они мерцают ночью, как лампады, —
руками сотканные лунных фей
для дивных королев и королей
из сумрака, лазури и тумана,
они наутро умирают рано,
и им на смену, солнцем закляты,
цветут другие днем цветы.
А птицы! Свист и щелк, разливы трелей,
журчанье флейт воздушных и свирелей!
Созвучны многострунной тишине,
сродни цветам и горней вышине,
в бору моем невиданные птицы
рассказывают сказки-небылицы,
перелетая на цветок с цветка,
и вот — вспорхнули, и под облака
летит, счастливая, за стаей стая,
высоко в рай и к песням рая.
И бабочек цветистокрылый рой,
как паруса над зыбью луговой,
в лучах полуденных лениво реет.
Волниста мурава и даль синеет,
и на стеблях, как в море челноки,
узорные качаются жуки.
На Божий сад лесная глушь похожа…
Часами, здесь в траве пахучей лежа,
люблю следить над волнами стеблей
полет воздушный кораблей…
Простишь ли мне, Всевышний, вдохновенье
прилежное и сладкое томленье
пред тайной снов и призраков Твоих?
Что знаю? Пестуя певучий стих,
вверяюсь ли гордыне своевольной?
слепому бреду? или богомольно
постичь непостигаемое тщусь?
Тебе ли всезабвенно я молюсь,
в моем бору скитаясь одиноко,
так близко неба, так далеко?
