— Вы с ним встречались? — спросила Вивиан.
— Мы обменялись парой фраз, как раз перед тем, как вы подошли ко мне. Я сперва принял его за человека.
— Его все сперва путают, — сказала она, немного нахмурившись. — Он любит удивлять людей. Я думаю, в его программе заложено тщеславие.
— Если бы я был вашим отцом, — сказал Маркхэм, — я бы его попросту уничтожил.
Вивиан бросила на него испуганный взгляд:
— Живые андроиды! Вы не должны говорить такие вещи, Джон. По крайней мере никому, кроме меня.
— А почему нет? Он уж слишком похож на человека. Я думаю, что он опасен.
— К тому же он умен и необходим республике.
Маркхэм опять посмотрел на премьер-министра, который важно пил бульон.
— Это делает его еще опаснее.
— Я думаю, что сама немного боюсь его, — призналась она. — Но он замечательно управляет республикой. Все, что приходится делать Клементу, — это не мешать ему проводить нужную политику.
— Ради Бога, не говорите мне больше ничего, — с отвращением сказал Маркхэм. — А то я прямо сейчас пойду и присоединюсь к Беглецам.
Алджис Норвенс резко вмешался в разговор.
— Я вас видел на экране несколько дней назад, — сказал он. — Было очень забавно.
— В самом деле? — сказал Маркхэм. — Я полагаю, вам очень понравились мятежные, смешные высказывания о любви, семье, детях и работе.
— Действительно, понравились.
— А на самом деле, — сказал Маркхэм, — это все — нагромождение лжи. Если вы хотите знать правду, я скажу. У меня было четыре любовницы, тринадцать незаконнорожденных детей и доход в десять тысяч в год от массового производства поясов верности.
Норвенс ухмыльнулся:
— Мне кажется, у вас странное чувство юмора.
Маркхэм сказал с улыбкой:
— Это странный мир — особенно для того, кто имел счастье не привыкнуть к нему раньше.
— Перестаньте вести себя как мальчишки, — сказала Вивиан с довольным видом. — Я хочу, чтобы вы стали друзьями.
— Глупости, дорогая, — отважно бросил Маркхэм. — Мы делаем как раз то, чего вы хотите. Мы ведем себя как два оленя в брачный период. И это тоже забавно, правда, Алджис?
Норвенс неожиданно переменил тактику:
— Несмотря на первое впечатление, вы мне, кажется, нравитесь, Джон. Надеюсь, мы будем встречаться… Вы когда-нибудь катались на воздушных лыжах?
— Нет, но звучит очень заманчиво.
— Вы должны как-нибудь зайти в клуб, и мы с вами попробуем. Но хочу вас предупредить, что это очень опасно; было много смертных случаев.
— Мы все понемногу умираем каждый день, — заметил Маркхэм. — Я рискну ускорить процесс, раз это интересно.
— Алджис — второй планерист в республике, — сказала Вивиан.
— А кто же первый?
— Я, конечно.
Когда подали пятое блюдо, общий разговор стал значительно более громким, и официанты, разносящие вино, начали сновать с монотонной регулярностью. Именно тогда секция пола в центре подковы, образованной столами, сдвинулась в сторону и наверх поднялась небольшая эстрада. Свет в зале уменьшился, и луч света упал на женщину, которая стояла там, как греческая статуя на пьедестале.
Она была обнажена и совершенно неподвижна. Левая нога и правая рука были серебряного цвета, правая нога и левая рука — золотого, тело и лицо — черные, а светящиеся волосы — зеленые.
Неожиданно зазвучала музыка, и она, словно ее ударило электрическим током, спрыгнула с пьедестала с протяжным, низким криком и начала петь и танцевать, детально изображая потерю девственности.
Музыка была неважная, тональный диапазон певицы не превышал трех нот, но ее движения, хотя и легкие, были крайне соблазнительны. Странно, но Маркхэм решил, что общее впечатление нельзя назвать непристойным. Прямой расчет был, очевидно, на сексуальные аппетиты аудитории, но также здесь имели место призыв к жалости и сочувствию. Украдкой посмотрев на своих соседей, Маркхэм заметил слезы в глазах многих женщин. Но наиболее интересным оказался кульминационный момент представления, когда женщина обнаружила, что она беременна от мужчины, который уже дважды стал отцом за пятилетний период. Едва певица начала оплакивать своего любовника из-за приговора к пяти годам условно живого состояния, Маркхэм заметил, что некоторые мужчины явно чувствуют себя неуютно.
