— Рии-чар! — Это слово звучало, как вопль — вопль, вырвавшийся из измученного тела. Она корчилась от боли, но все-таки у нее хватило силы пошевелить рукой.
— Рии-чар! — Элетри показала на предмет, который он убрал от нее.
Эвери понял. Он подумал, что понял, и вложил этот предмет ей в руку.
Она попыталась удержать его, повернув к груди острым концом. Она дважды попыталась сделать это, но каждый раз предмет падал из ее дрожащих пальцев. И тогда она взмолилась о помощи.
Не словами и даже не взглядом. Нечто непостижимое, глубинное помогло перекинуть мост через пропасть, разделяющую две расы.
Эвери кивнул, затем нежно поцеловал ее в лоб. Она с усилием улыбнулась — на лице ее промелькнула гордость, — и Эвери понял, что она не держит на него зла.
Он взял оружие — теперь он не сомневался в том, что это оружие, — и вложил в ее руку, поместив большой палец на кнопку, затем поднял ее руку так, чтобы острый конец предмета указывал на грудь.
— Элетри, — сказал он. — Спи спокойно, моя дорогая.
Элетри нажала на кнопку. Только вспышка, тонкий яркий луч света. И никакого звука. И тут же Эвери увидел крошечную дырочку, прожженную в ее груди.
Она глубоко, удовлетворенно вздохнула. Затем тело ее обмякло. Элетри умерла.
Несколько мгновений Эвери изумленно смотрел на нее, словно в трансе. Затем он вернулся к жизни, вернулся к суровой действительности. Его разум вновь заработал.
Если Элетри оставили в лагере одну, то вряд ли другие просто отправились на охоту. Трудно предположить, что они настолько уж бесчеловечны. Но если никого нет и если они не на охоте — тогда, черт возьми, они затеяли что-то действительно очень важное. И тут может быть только один ответ. Он схватил томагавк и повернулся к выходу.
Эвери вышел из хижины. Но вдруг он остановился и вернулся назад. Он подошел к телу Элетри, взял ее оружие и положил к себе в карман. Затем он вытянул ее руки вдоль тела и закрыл ей глаза. Он хотел сделать что-нибудь еще — ему отчаянно хотелось что-нибудь сделать для нее. Но ничего не оставалось. Совсем ничего.
Он снова вышел наружу и бросил оружие Элетри в ров. Затем бегом перешел через мостик.
«Господи, — молил он, когда бежал через лес, через поляны, поросшие травой, — Господи, дай мне вернуться вовремя!»
Он пытался представить себе, что может происходить во Втором Лагере. И старался не представлять этого. Каким же он был кретином, когда решил совершить месть сегодня! Только набитый дурак, болван тупоголовый мог придумать такое, с горечью корил он себя.
Чтобы искупить свою глупость, он заставлял себя пересиливать свою слабость. В буквальном смысле пересиливать. До тех пор, пока не упал, попытался подняться и снова упал. Тогда он с горечью понял, что вряд ли будет много проку, если он доберется До Второго Лагеря совершенно обессиленный.
Но через некоторое время он снова побежал. В конце концов он заставил себя, чтобы сберечь силы, сто Шагов бежать, а сто шагов идти шагом.
На расстоянии двух миль от Второго Лагеря он заметил над верхушками деревьев столб дыма. Он загнал себя до такого состояния, что не мог ясно соображать. Он понял, что остаток пути лучше пройти шагом. В любом случае будет чертовски глупо, если он прямиком угодит к врагам. Когда его бешено колотящееся сердце немного успокоилось, а в голове прояснилось, он принялся раздумывать о столбе дыма. Он был слишком густой — совсем не такой, как дым обычного лагерного костра.
К Эвери вернулась способность размышлять, и он пошел вперед, стараясь держаться в тени деревьев. Он не хотел, чтобы его заметили, пока он не подойдет к скале, по крайней мере, на семьдесят ярдов.
Он уже понял, что означает этот столб дыма. С этой стороны лагерь почти неприступен. Поэтому золотые люди скорее всего одновременно атакуют и пытаются поджечь его. Пока двое мужчин уклоняются от летящих в них камней — свои дротики они, очевидно, приберегают для ближнего боя, — женщина обстреливает лагерь горящими стрелами с безопасного расстояния.
Вся сцена была одновременно жуткой и смешной, нелепой и совершенно беспощадной. Одновременно фарс и кошмар. Это было словно веселая детская забава. Но эта жуткая игра шла всерьез. И после нее не будет чаю с пирожными. Только смерть или позор порабощения.
