Боже мой… От стыда мой желудок просто провалился в пятки.
– Полтора года? Ты серьезно?
– Чуть меньше.
Все эти месяцы я собирался как-нибудь набрать Элизабет, пригласить ее погулять, но в этом самом «как-нибудь» и заключалась вся проблема. Подруга вытащила меня из траура, а я просто оставил ее одну. И все прошедшее время бедняжка могла думать, что просто выполнила свою функцию и больше не нужна мне.
– Элизабет, прости, я…
– Да успокойся, умник, не надо оправданий, ведь не только ты не звонил.
– Слушай, я надеюсь, ты не на свадьбу меня приглашаешь?
– Если только на нашу, – засмеялась девушка.
Я весь побелел.
– Наполеон, я выносила твоего ребенка, но не хотела тревожить тебя, хотя бы, пока не пройдет год траура по твоему отцу. А теперь хочу сказать, что мальчику нужен папа.
Папа… Я папа… Похоронил своего и дал ему замену… Боже… Ведь мне никогда не хотелось мальчика… И как же она его назвала? И кто вписан в свидетельство о рождении? А все мои планы? Элизабет моя жена… Нет, я, конечно, безумно люблю эту женщину, но это вовсе не та любовь.
– Наполеон, куда ты пропал? Тебя так испугала реплика о свадьбе? – услышал я радостный смех. Эти слова вытащили меня из ступора. Никакого разговора про ребенка не было и в помине – я только что выдумал его сам непонятно почему.
– А что ты хотела этим сказать?
– Что я соскучилась, дурачок! Если бы один из нас не позвонил, мы так могли и не увидеться до самой смерти.
– Виновен, молчу, – нарочито пристыженно сказал я.
– Поэтому ты сейчас берешь свою задницу и везешь ее ко мне домой. Надеюсь, ты помнишь, где это.
– А ты опять куда-то сплавила родителей? – улыбнулся я в трубку.
– Да! – зашипела Элизабет. – Не теряй время, и дуй сюда.
К дому Лизы я шел через школьный двор. Впервые в жизни на меня накатила ностальгия по тем временам. Я встал у крыльца и представил, что оттуда выходит Белла. Прямо как в финальных кадрах «Титаника», когда мы видим Джека Доусена, ожидающего Розу, хотя на самом деле корабль давно утонул. Улыбка посетила мое лицо, я повернул к выходу со двора и почти отчетливо увидел, как мы с Элизабет бежим с выпускного этой самой дорогой.
– Ты один? – спросила меня подруга, открыв дверь в домашнем халатике.
– Нет, притащил с улицы собаку!
– Ну тогда заползайте. Только в таком случае будешь спать на полу, а она со мной на кровати, – сказала Лиза, поглаживая по голове воображаемого пса, – договорились?
– Ты уж прости, что я с пустыми руками, – сменил я шутки про несуществующее животное в другое русло, – денег, валявшихся в моей куртке, хватило только на аскорбинки в аптеке.
– А с чего ты взял, что мы сегодня будем есть твои аскорбинки? – спросила Элизабет, удаляясь на кухню.
– Ну хорошо, будем без них.
– Слышишь, умник, – игриво сказала Лиза, хватая меня рукой за подбородок, – годы идут, а ты, как был пошляком, так и остался, – сказала она и чмокнула меня в губы.
– Значит, я могу сделать вывод, что ты все еще одинока и аскорбинки мы все-таки поедим, – засмеялся я, – раз уж ты ведешь себя так.
– Но этих выводов о тебе не могу сделать я, – засмеялась Лиза, что-то переворачивая на сковородке.
– А тебе недостаточно того, что у меня моральные принципы?
– Какие же это?
– Быть верным одной желающей этого женщине, даже, если она не твоя. Такой ответ тебя устроит? И зачем ты снова притащила меня на эту пуританскую кухню?
– Потому что я готовлю, дурачок.
– Ты уж определись: я у тебя умник или дурачок.
– Главное, что у меня. Два в одном: знак Близнецы. Умный и дурак. Романтик и извращенец. Друг и любовник. Лопух и самородок. За это я тебя и люблю.
– Прямо-таки любишь?
– Так же, как и ты меня. Не тем образом, – продолжила Лиза, глядя, как пузырится масло на сковороде, – которым любят свою вторую половину, но и чем-то большим, чем любят друзей. Отдельный вид любви, который природа придумала для Наполеона и Элизабет.
Я сел на тот самый стул, находясь на котором много лет назад, впервые ощутил в своей руке женские губы. Вовсе не те, которые зубы окаймляют.
– Я хочу радикально изменить нашу с тобой жизнь, – проговорил я, заметив, что Элизабет выключила огонь, и ей уже не нужно следить за плитой.
