Если она примет рыбу из рук мальчишки по имени Две Стрелы, зная, кто ее прислал, он будет очень удивлен.
Даже если она любит Солнечного Ястреба так сильно, как любит он, упрямство и гордость возьмут верх.
Подумать страшно, сколько пройдет времени, пока она согласится с ним поговорить.
Еще страшней представить, сколько пройдет времени, пока он снова сможет любить ее.
Абсолютно уверенный, что сейчас неподходящий момент для примирения с Цветущей Долиной, он пошел на стук молотка. Уж никак не хотелось ему, чтобы она подумала, будто он, как милости, выпрашивает ее внимания.
Подойдя достаточно близко, чтобы видеть церковь в просветах между деревьями, он присел на корточки, удостоверившись, что никто не видит, как он подсматривает за работой.
Затаился за густыми кустами и болезненно сморщился, разглядев, что индейцы и белые почти достроили церковь. Но когда увидел, как из фургона вытаскивают колокол, он оцепенел.
Будто вспышка солнечного света выхватила из глубин его памяти другой колокол… другое время… и тот страшный день, когда он его видел в последний раз.
Он зажмурился, изо всех сил стараясь представить как можно ярче тела родителей, застывшие на земле, и колокол, что лежал недалеко от того места, где они были зверски убиты.
Ренегат перебросил мальчика через луку седла, и последнее, что он видел перед тем, как был увезен в неизвестность, этот колокол, которым так гордился его отец.
Три человека бережно опустили колокол на землю недалеко от затаившегося Солнечного Ястреба. Индейцы и белые присели на берегу озера передохнуть. А Солнечный Ястреб, едва дыша, не отрываясь глядел на такой знакомый предмет.
Хотя он был очень мал в день резни, он очень хорошо запомнил колокол — тот был точно такой.
Ястреб взглянул на людей — они все еще сидели и разговаривали, закатное небо за ними стало тусклооранжевым — и снова посмотрел на колокол.
Надо было осмотреть его вблизи.
Тяжело дыша, чувствуя странную слабость в коленях, Солнечный Ястреб пополз из укрытия к колоколу.
Дрожащей рукой прикоснулся к металлу. Когда ладонь легла на внешнюю поверхность, он почувствовал ком в горле. Память о том дне всегда жила в его сердце. Он вспомнил, как отец положил свою руку рядом с его ручонкой, как они стояли на коленях, касаясь колокола, и его отец объяснял, какой это важный атрибут его деятельности. Каждое воскресенье колокольный звон будет сзывать паству в дом Господа.
Глаза его наполнились слезами. Он слышал голос, словно это было только вчера.
Что-то заставило его перевернуть колокол набок.
На секунду от потрясения он потерял сознание. Последний закатный луч осветил выгравированные на металле имена.
— Юджиния, Хершел, Джеффри, — прошептал он, не веря своим глазам.
Гадая, как это могло получиться, он вглядывался в надпись. Ай-у, да, это колокол отца. Наверное, кто-то нашел его в тот день и продал… или увез с собой?..
Он был так поглощен мыслями, что не слышал приближающихся шагов. Не сразу Солнечный Ястреб понял, что уже не один. Он поднял глаза на испещренное морщинами лицо человека в черной рясе и был поражен голубизной его глаз. У отца были такие же голубые глаза!
Как часто он сидел у него на коленях, глядя в эти глаза, а отец рассказывал истории о человеке, которого звали Иисус.
Солнечный Ястреб внезапно почувствовал себя мальчиком Джеффри, только повзрослевшим. Что-то в его сердце дрогнуло и заставило понять правду: отец как-то выжил после резни, хотя казался мертвым тогда, в луже крови, а рядом застыла убитая бандитами мать. Но он все-таки жив!
— Отец?.. Это я, Джеффри, — выдавил из себя Солнечный Ястреб и заплакал.
Он увидел, как сначала недоверчиво расширились глаза проповедника, затем он негромко всхлипнул, плечи его затряслись, и он пошатнулся. Солнечный Ястреб вскочил на ноги, и как раз вовремя, потому этот хрупкий человек, потеряв сознание, упал ему на руки.
