Тут в голову мне пришел вопрос: «Какой тип агрессии символизируют встреченные во сне разбойники?» Имеют ли они отношение к людям из моего окружения, которые каким-то образом мне угрожают, или же символизируют мою внутреннюю агрессивность, присущие мне агрессивные чувства и инстинкты?
Работая со сновидениями уже много лет, я постепенно предпочел заменить отношение «или/или» отношением «и/и». Я обнаружил, что гораздо важнее рассматривать сон как поэзию, нежели как прозу и таким образом предположить, что он обращается к нам сразу на нескольких смысловых уровнях. На некоторой стадии своего развития я стал понимать, что можно получить от сновидения максимальную пользу, если вместо вопроса «Что оно означает?» задаться вопросом «Что в совокупности оно может мне сказать?» Отказываясь от предположения, будто каждое сновидение обладает одним-единственным смыслом, мы открываемся для восприятия полнейшего изобилия, которое может нам предложить мир снов.
Таким образом, я стал рассматривать двух разбойников из сна сразу на обоих уровнях — как символы внешней агрессии, а также своей внутренней агрессивности. В любом случае, главный принцип, усвоенный из сна, оставался тем же самым: если я буду с полной внутренней концентрацией сохранять состояние сосредоточенности и равновесия, враждебные силы не атакуют и не одолеют меня. Понимание и преодоление собственной внутренней агрессивности оказалось несомненно самой сложной из задач. Яркой иллюстрацией этого стала очень трудная ситуация, с которой я в то время столкнулся.
Примерно за год до начала эксперимента соседский парнишка стал часто гонять на своей стереоустановке очень громкую музыку в стиле панк-рок. Почти все время громкость была просто оглушительной, музыка грохотом обрушивалась на меня и на моих домочадцев день деньской, иногда с самого раннего утра. Мы переносили это очень болезненно, поскольку окно нашей спальни выходило на соседний дом. Месяцами я делал неоднократные попытки найти с юнцом общий язык, убеждая его убавить звук, но все было безрезультатно. Наконец он совсем надулся и каждый раз, когда я к нему обращался, обещал сделать все, что угодно, лишь бы я отстал и не донимал его уговорами. Когда я пожаловался матери мальчишки, ситуация в семье стала для меня более понятна. Недавно из дома ушел его отчим, и паренек очень переживал. Я понял, что мать не в силах с ним сладить. Эта пытка длилась несколько месяцев. Часто грохот музыки оглушал нас по несколько раз в неделю, иногда посреди ночи. Порой эти атаки длились минут пять-десять, порой — два-три часа подряд.
Приблизительно через год такого эмоционального давления я стал испытывать отчаяние и сильную злость, даже ярость по отношению к наглому юнцу. В конце концов я так озлобился, что иногда ощущал в себе способность убить виновника наших страданий. Несколько раз мне приходила в голову мысль взять бейсбольную биту, пойти к соседям и в припадке слепой ярости сокрушить все, что попадется под руку. Разумеется, мне приходилось сдерживать подобные порывы, и от этого они становились еще сильнее и взрывоопаснее. Я был потрясен, когда обнаружил, насколько убийственная ярость меня переполняет. Впервые в жизни я всерьез задумался об убийстве человеческого существа. Я с изумлением понял, что теперь знаю нутром, по собственным переживаниям, как один человек может испытывать непреодолимую тягу убить другого. Теперь я знал: живущий во мне разбойник может целиком завладеть моей личностью, если какие-то отрицательные обстоятельства будут сохраняться достаточно долго.
Мы с Чарлин стали обращаться в полицию всякий раз, когда парнишка и его друзья-подростки снова устраивали бедлам. Но неоднократные визиты полиции к соседскому крыльцу ни к чему не привели, разве что еще больше обострили ситуацию, которая и без того была напряженной. Мальчишки затеяли с полицией игру в кошки-мышки: стоило появиться полицейской машине, как они выключали стереосистему и прикидывались паиньками, а как только полиция уезжала, они снова врубали музыку на полную мощность. Ничуть не боясь полицейских и ни в грош не ставя их работу, юнцы продолжали губить нашу семейную жизнь, наш сон и, разумеется, мой эксперимент со сновидениями. Наконец, не в силах больше переносить это издевательство, мы с Чарлин приняли поспешное и вынужденное решение сдать свой дом внаем и уехать. Мы все равно подумывали о переезде, но в сложившихся условиях у меня было полное ощущение, что меня выгоняют из собственного жилища. Из-за полнейшей безысходности эта ситуация стала самой мучительной из всех, с которыми сталкивала меня жизнь. Еще более мучительным было признать, что в этой ситуации я оказался совершенно беспомощен и не смог обрести покой ума и внутреннюю силу, необходимую для защиты от «разбойников», которые жили по соседству со мной.
