— Брось, пожалуйста! Я и пушку могу тащить. Я пойду в первой паре. Это даже хорошо, что я мал ростом.
— Ну-ка еще один! Быстрей! — позвал Павле.
Снова никто не отозвался. Все стояли не двигаясь, но, даже не видя в темноте лиц друг друга, они испытывали мучительный стыд.
От группы бойцов, которые протаптывали дорогу, отделилась Бояна. Она была в одних чулках. Подойдя к раненым, она прошептала:
— Я понесу…
Учу до глубины души тронула эта девушка-солдат. Босая. По снегу. Вот уж неутомимая! И откуда у нее столько сил, когда даже самые выносливые мужчины ослабели! Командиру казалось, что нет на свете прекрасней и сильней этой девушки.
Он приказал выступать.
Раненые снова застонали. Их подняли, и поход возобновился. Павле нес носилки в паре с Гвозденом. У партизана, которого они несли, открылась рана, и он все время стонал. Гвозден ободрял его, успокаивал и пытался занять разговором, но Павле раздражали эти беспрерывные стоны. Ему казалось, что в нем самом кричит что-то и стонет, и он сердито просил раненого замолчать. Колонна двигалась медленно. Силы у всех были на исходе. Павле казалось, что он вот-вот упадет.
Неутомимый Евта все шел и шел вперед и, стуча своей палкой, подбадривал окружающих:
— Еще немного, ребятушки! Еще немного, товарищи!
Туман — предвестник рассвета — все густел. Становилось тяжело дышать.
— Не успеем до зари, — с тревогой в голосе заметил Павле.
— Да. На лугах уже светает, — ответил Гвозден.
— Что делать? Как идти с ранеными по открытому полю? Нас непременно увидят, а у нас и патронов нет…
— Поторопитесь, товарищи! — крикнул Павле.
— Сам поторопись! Мы не можем шагать через тебя! — злобно бросил в ответ кто-то сзади. Павле, напрягая все силы, старался идти быстрей.
Так, не сменяясь, они несли раненых, пока не миновали Соколов Камен.
— Отдохнем. Больше не могу! — крикнул один из несущих.
— Никакого отдыха! Скоро рассвет, — ответил Гвозден.
— Павле, не могу… У меня сейчас сердце разорвется.
— Пусть разорвется! Мы должны до рассвета поспеть на Белу Стену!
— Не могу, голова кружится… Сейчас упаду!
— О, о-о-й, оставьте меня, товарищи! Пусть уж лучше нам погибнуть, чем всему отряду, — взмолился один из раненых.
— Замолчи! — оборвал его Уча.
Разговор умолк, и только Евта тихо прошамкал:
— Еще немного, только самую малость, ребятушки!
Уже занялась заря. Если бы не туман, все было бы ясно видно. Они вышли на луга; до желанной цели оставался всего лишь час ходьбы при хорошей погоде. Павле шел, размышляя, что делать дальше. Момент был критический. Необходимо было принять немедленное решение. Но какое? Назад — нельзя; вперед — силы у всех на исходе, а день наступает.
Слева, совсем близко, раздалась короткая пулеметная очередь. Павле остановился. Вслед за ним замерла и колонна.
— Гвозден, ты как думаешь? — встревоженно спросил Павле.
— Нельзя же их бросить… — ответил тот шепотом, боясь, что его услышат раненые.
— Вперед! Быстрей! — приказал Павле, напрягая последние силы и пытаясь ускорить шаг. Они снова тронулись, медленно пробираясь по глубокому снегу. «Еще пять минут! Еще только пять…» — говорил себе Павле, мысленно отсчитывая секунды и намеренно замедляя счет. «Еще только пять!» — твердил он снова, но в голове у него все кружилось и путалось. Позади кто-то упал. Раненые застонали. Павле остановился и обернулся. Две четверки с носилками свалились в снег. Раненые громко кричали. Носильщики лежали в снегу, не имея сил подняться.
— Что, ослабели? — язвительно спросил Уча.
Никто не ответил.
Другие тоже остановились и, опустив носилки на землю, сели.
В ближнем лесу раздались винтовочные выстрелы.
— Что нам делать? — спросил командир подошедшего к нему комиссара.
— Ступай с отрядом дальше, а я с одним отделением останусь возле раненых.
— Нет, это не годится…
— Но это необходимо! Нельзя их бросить одних. Ты иди на Белу Стену, а я спущусь в Мечьи Рупы. Там я оставлю при раненых Евту, а потом догоню вас.
— Не знаю, как все это получится. Мне бы хотелось быть вместе с тобой…
— И мне бы хотелось. Но нельзя бросить раненых. Если что случится, поступай так, как сочтешь нужным.
