Их охранник-чулик лежал с растерзанным лицом.
Я поднял с земли камень. Он лежал около края, большой, шершавый, удовлетворительно оттягивающий мне руку.
Человек, безоружный в мире хищников, должен везде находить предметы, пригодные для самозащиты. У него заложено в природе — не дать запросто умертвить себя. Я доказал это, причем многократно.
Я встал.
— Хай! — крикнул я. И повторил: — Хай!
И бросил камень. Не задержавшись, чтобы посмотреть, куда он летит, я сразу нагнулся снова, выхватил из покрошившегося обнажения скальной породы ещё один и швырнул его. Первый камень в это время уже треснул ближайшего грундала по голове. Когда в полет отправился третий камень, я заметил, как второй по касательной задел следующего грундала, чиркнув его по круглому, заполненному зубами зеву, столь похожему на пасть глубоководной рыбы.
— Берегись! — я набрал побольше воздуху в грудь и проорал: — Грундалы!
Я бросил шесть камней, шесть твердых шершавых снарядов из рассыпавшейся скальной породы, прежде чем грундалы двинулись на меня всей оравой.
Они не походили с виду на сегестянских горных обезьян, каких я знал прежде. Все они бежали на нижней паре конечностей, скрежеща по камням когтями, а верхние вытянув вперед, пытаясь схватить меня и затащить мое лицо в орбиту оскаленных зубов где его можно будет откусить. Но, к моему удивлению, в средних конечностях каждый сжимал крепкую суковатую палку, дубину длиной фута в три.[6]
Понимали они это или нет, но за дубины им браться не стоило.
Когти, дубины и острые как иглы зубы бороздили воздух, готовые поймать меня. Я отпрыгнул в сторону, схватился за ближайшую занесенную дубину, повернулся, крутанул, нагнулся — и дубина стала моей.
Грундал заверещал и прыгнул на меня сбоку, а я, в свою очередь, подпрыгнул и ударил его пяткой сбоку по голове, чувствуя сквозь эти складки кожи давление игольчатых клыков. А дубина проломила череп грундалу, оказавшемуся передо мной.
— Сзади! — завопил непонятно откуда чей-то голос.
Я нагнулся и сделал кувырок, и ринувшийся вперед грундал перелетел через меня, а дубина помогла ему продолжить полет. Прикончить я его не смог, так как напирали двое следующих; я разделался с каждым по отдельности следующим образом: первого схватил за дубину и дернул вперед, а второй получил по плечам и тоже, спотыкаясь полетел вперед. Я же плавным движением, одновременно и изящным и очень неприятным для них по своим последствиям, ушел с точки столкновения. Они врезались друг в друга и с воплями рухнули наземь.
Я нанес два быстрых удара по их черепам и уже поворачивался к следующему, когда какой-то чулик с необыкновенно потной от бега, блестящей кожей с размаху обрушил меч на голову грундалу и расколол её до самых плеч.
Остальные с воплями развернулись, на ходу бросая дубинки, и запрыгали на четырех нижних конечностях, исполняя какой-то танец ярости и досады, возвращения к своим почти диким предкам.
Их осталось немного.
На сцене появился ещё один чулик, и двое этих полулюдей атаковали грундалов. Горные обезьяны, вызывающе фыркая, отступили, а затем сиганули с края обрыва, совершая фантастические прыжки вниз по фасу утеса, исчезая в каких-то трещинах, расщелинах и окутанных тенями норах.
В качестве приветствия типа «Добро пожаловать на Креген», решил я, глядя на торопливо одевающихся девушку и парня, на потных чуликов и на мертвых грундалов, это будет ничуть не хуже вечеринки по поводу моего приезда. Юноша, как только оделся, принялся честить командира охранников-чуликов. Я не обращал не них особого внимания, предоставляя хорошо знакомым, ненавистным интонациям грубой властности влетать в одно мое ухо и вылетать из другого. По правде говоря, этим чуликам действительно следовало бы получше выполнять свою работу. Их считают одними из лучших охранников среди полулюдей, в силу чего они требуют за свою службу повышенное вознаграждение. Тот погибший за деревьями никак не мог послужить им рекламой.
А вот смотреть на ту девушку не в пример приятнее. У неё были очень темные, но не совсем черные, волосы и приятное открытое лицо с темными глазами. Подбородок же у неё чуть полноватый, как и вся фигура, которую я видел независимо от своего желания. Однако эта полнота проистекала, скорее всего, просто от молодости. Через несколько лет она станет стройнее. А вот юноша и так выглядел стройным. В движениях этого темноволосого и темноглазого парня проглядывала сила; но на лице у него было определенное выражение, отпечаток характера, тень, холодок которой я почувствовал на себе. В то время я особо не размышлял о нем, об этом Гахане Ганниусе, поскольку только что прибыл на Креген и нуждался в информации.
