Солист Большого театра - страница 63

Шрифт
Интервал

стр.


«Старческие мечты: как бы хотелось положить кому-то голову на колени и чтобы её гладили. Но вспоминаю, что лыс, и с ужасом эту мысль отбрасываю».


«Я старик, мне уже за семьдесят. Но внутри старика живёт юноша, всё ещё чего-то ждущий от жизни. Ему, этому юноше, надо любить, и он любит, сидя внутри старика».

А теперь письма.

«На днях мне исполнится 92. О чём мне тебе писать, ведь моя жизнь однообразна и скучна. Слава Богу, пока есть один ученик, не знаю, что будет дальше».


«Читаю книгу Амосова, пытаюсь вникать в каждую фразу, не хочу комментировать его слова „Ничто не старит так, как готовность стареть“, надеюсь, ты меня поймёшь».


«В концерты уже не приглашают, может, потому, что знают о моём возрасте, но я всё равно держу голос в тонусе, каждый божий день распеваюсь – звучит, а закончу „ремонт“ зубов, будет, надеюсь, звучать ещё лучше… Мне кажется, что я всё ещё певец. Не думай, что я с ума сошёл, пишу просто для того, чтобы ты улыбнулся».


«Сейчас я старый человек, и хотя ты тоже не совсем молодой, я надеюсь на твою помощь… не материальную».


«Безумно скучаю по тебе, Саше, московской квартире и Москве с её сюрпризами, со всем тем, что в ней происходит. Ежедневно спускаюсь к почтовому ящику, жду ваших писем, возвращаюсь с пустыми руками. Не хочется писать, но всё одно и то же, не спасают даже три тома Эренбурга».


«У меня новостей так мало… ну да ладно. Перед Новым годом мы с Сарой слетали на три дня в Эйлат. Красивый городишко, много воды, я взял с собой купальные трусы, но не купался, вода была очень холодной. На Новый год был красивый фейерверк, я смотрел, как танцуют и радуются жизни люди всех возрастов».


«Смотрю телепередачи из Москвы. Только что показали „Ростропович возвращается в Москву“, интересно. А Миша Козаков молодец, с семьёй вернулся в Москву».


«Всё время, как я переехал в Израиль… я ведь только тебе могу писать об этом. Мне всё кажется, что я не должен был… но что-либо менять в моей жизни очень и очень тяжело и очень сложно».


«Годы не только идут – летят, но пусть хотя бы так. Да, ты прав, я много чего отдал бы из моей нынешней жизни, чтобы быть вместе с моими любимыми сыновьями[83]. Но это очень сложный вопрос, и он не подлежит обсуждению».

В одном из последних писем «Я прожил честно и не перед кем ни в чём не виноват».

И словно прощание: «Привет всем, кто меня помнит».

Сара заботилась о нём до последнего дня их совместности, старалась изо всех сил, но не в её силах было заменить единственную, в Киеве обретённую. Он никогда и никуда не уехал бы без неё, она же, когда в начале 1970-х страждущим временно предоставили возможность «воссоединяться с родственниками», чем воспользовалось немало семей, сказала: кто хочет, может ехать куда угодно, никого не осуждаю, но я живу и умру в Москве.

Кстати, когда Сталин поддержал образование государства Израиль в подмандатной Великобритании Палестине и какое-то время не препятствовал отъезду советских евреев, в страну зачастили с приглашениями эмиссары. Один пришёл к нам домой, сулил молочные реки и кисельные берега, мол, будете петь на лучших сценах мира – отец спустил его с лестницы, может, и провокации боялся (мне об этом эпизоде рассказал Саша). Когда объявилась иерусалимская кузина, был бы рад вместе с мамой, если б ей здоровье позволило, съездить на месяц-другой, но чтобы на ПМЖ…

С мамой они и без слов чувствовали-понимали друг друга. С кузиной, несмотря на взаимную симпатию, они были слишком разными людьми – по воспитанию, приоритетам, интересам. Она после лихой военной юности нигде не служила, всегда была «при» мужьях, и о них заботясь, привыкла жить в своё удовольствие, деля свободное от семейных забот время между коллективным слушанием записей опер и скрэблом (это, кто не знает, настольная игра в слова по принципу кроссворда), даже в соревнованиях участвовала. Уходила играть в дни их поездки в Эйлат, он тогда выходил посидеть на балконе: «наслаждаюсь морским видом и вспоминаю Одессу, Базарную улицу, где мы жили…». А из Иерусалима уезжая на соревнования, нанимала за ним ухаживать русскоязычную «няньку», что ему нравилось: «роскошная женщина, когда приедешь, я тебя с ней обязательно познакомлю».


стр.

Похожие книги