Баратов, незаметно следивший за офицерами, прекратил пить и, взяв с маленького столика новую колоду карт, с треском разорвал ее.
— В картишки, господа, что ли? — предложил он.
Журавлев сейчас же поднялся, с вожделением поглядывая на богатого Руткевича.
Раскинули ломберный столик. Начали с мелочи, потом ставки повысили. Баратов держал банк.
— Вам нельзя, — сказал он Руткевичу. — Вы еще молоды и, кажется, много выпили.
— М-молчите, суслик! — надменно ответил Руткевич. — Ва-банк!
Баратов улыбнулся. Ну что с таким поделаешь!
Руткевич проиграл. Журавлев, открыв рот, гудел от волнения, судорожно водил шеей. После двух кругов все, кроме Блинникова, игравшего по мелочи, были в проигрыше. Журавлев придвинулся ближе к Баратову, переменив место за столом. Улучив момент, прошептал:
— Я в доле. Вот так-с!..
Баратов притворился, что не расслышал. В банке была груда скомканных кредитных бумажек, серебро, золото. Блинников, взглянув на свою карту, незаметно перекрестил ее и слабым голосом объявил, что идет на пять рублей. Он выиграл и радостно вертел в руках синюю бумажку. Руткевич, икая и пьяно покачиваясь на стуле, опустошал свой бумажник. Отец Василий, отвалившийся наконец от стола, подошел к играющим и стал позади Блинникова.
— Банк стучит, — сказал Баратов и, ни на кого не смотря, метал карты, держа колоду низко над столом, где лежал перед ним портсигар.
Блинников, бледнея и закрывая глаза, долго не решался назвать сумму. Потом в отчаянии посмотрел на собравшуюся у банкомета кучу денег и осторожно приподнял свою карту.
«Вот бы сорвать, — подумал он, — Верушке — платье, жене — зимнее пальто, Васеньке — костюм…»
Отец Василий сзади заглянул в его карту, увидел туза и, быстро отпахнув полу рясы, достал кошелек.
— Мажу! — заявил он. — Чего думаешь? Ну!
— Благослови, батя, — простонал Блинников.
— Бей по банку! — настаивал отец Василий. — Отвечаю половиной.
Блинников ощутил дрожь во всем теле, двинул на кон все свои деньги и те, что подсунул ему священник.
— Карту! — потребовал он.
Баратов небрежно сдал ему. Блинников медленно потащил к себе карту, пригнулся, почти положил подбородок на край стола и осторожно приподнял ее.
— Хватит! Бери себе.
Баратов объявил семерку, прикупил к ней даму, потом короля и, выругавшись, взял еще карту.
— Семерка! Двадцать одно! — выкрикнул он.
— Двадцать! У нас было двадцать!.. — прорыдал отец Василий. — К тузу девятка пришла!..
Он бросился к бутылкам. Блинников мешком сидел на стуле. У него отвалилась нижняя челюсть, из глаз катились слезы.
Последним играл Руткевич. Он плохо соображал, но чувствовал себя героем, которым все восхищаются.
— Ва-банк! — заявил он.
Баратов не спеша достал папиросу и придвинул к себе портсигар.
— Может быть, половину? — спросил он, словно жалея игрока.
— Я сказал — ва-банк! — сердито повторил Руткевич. — П-панимаете?
— Слушаюсь, — смиренно ответил Баратов, взял карту себе, потом дал Руткевичу. Проигравшийся Журавлев не спускал с банкомета глаз. Баратов набрал шестнадцать очков, подумал, снял еще одну карту с колоды, подержал ее в руке и решительно открыл.
— Дама! — ахнули все. — Ну и везет…
— Я думаю, на сегодня довольно, — сказал Баратов, устало отбрасывая колоду карт. Потом небрежно рассовал деньги по карманах, налил вина в стакан, выпил. Журавлев, извиваясь как угорь, подошел к нему, взял под руку.
— Надо освежиться, — пробормотал он. — Вот сюда…
Он почти тащил Баратова, и тот неохотно шел с ним.
В коридоре Журавлев остановился.
— Хорошая игра была, — нервно сказал он. — Позвольте закурить.
Но не взял папиросу, а выхватил у Баратова из рук портсигар.
— Приятная вещица, — говорил он, держа портсигар на ладони. — И полезная… так сказать, полезное в соединении с приятным.
И, быстро достав из кармана карту, подержал ее над портсигаром рубашкой вверх. Карта ясно отразилась в блестящей поверхности, как в зеркале.
— Дама-с пик! — хихикнул Журавлев, близко наклоняясь к Баратову. — Роковая карта. Германн из-за нее погиб. Много изволили выиграть?
Они молча смотрели один на другого.
— Черт с вами, — тихо сказал Баратов. — Пятьдесят рублей хотите?
