Я проснулся чертыхаясь.
Что с тобой? — спросил Марвин Тиббз, управлявший машиной. — Кошмарный сон или еще что-то?
— Да, кошмары.
— А мне ничего, кроме секса, не снится, — сообщил мне Тиббз. — Как говорят эти ребята, которые с компьютерами, я программирую себе все виды сексуальных снов. Я даже могу выбирать себе подруг. О, ты не знаешь, сколько раз я спал с Бриджит Бардо! Правда, знаешь ли, у нее привычка…
Треп Тиббза продолжался в том же духе, а мы уже подъезжали к столице. В предместье города мы остановились и вдоволь попили в баре холодного пива. Тиббз заходил в бар вместе с нами. В Родезии верховенство белых имеет свои любопытные особенности: все «белые» бары и отели открыты для черных. За несколько первых кругов пива платил я. У них было только «кейптаунское», любимый напиток погибшего голландца Ван Рейса. После этих дней, когда мы наглотались пыли, оно шло как шампанское.
Я взял у бармена газету. Страх перед нашествием со стороны Мозамбика все усиливался. Писали, что кубинцы продолжают накапливать на границе войска и снаряжение.
— Где вы, мэрки, были? — поинтересовался бармен.
Я сказал ему, что в проходе Зану.
— О, это там, где предполагается вторжение этих чертовых кубинцев? Ты видел кого-нибудь из них, янк?
— Да, — ответил я, — но это был миролюбивый народ. Э, а что если еще по кругу пивка?
Этак мы прошли кругов шесть, и я начал думать, что пора бы мне уже предстать перед гневными очами майора. Родезия мне определенно начинала нравиться.
Мы снова залезли в грузовик. Пока ехали в расположение штаба армии, я заметил повышенную военную активность на улицах. Под командованием вечно недовольных армейских сержантов на улицах маршировали ребята, похожие на резервистов. Пе знаю, сколько у Родезии старых танков, но с десяток их я видел, когда мы ехали из бара в казармы.
— Что этой армии нужно, так это побольше вертолетов, — высказался Тиббз. — Они нагнали бы страху на террористов. Ими из любой дыры можно выбить их и положить. А самолеты — это так, из пушки по воробьям.
— Так точно, генерал, — ответил я. Мы подъехали к военному лагерю, я открыл дверцу и вылез из машины. — Думаю, мне не придется тут расхаживать, так что… — Я улыбнулся этому самоуверенному и болтливому типу. — Знаешь, а ты не такой уж и плохой парень.
— Ш-ш, закройся, — прикрикнул на меня Тиббз, — еще услышат. Я сильный и грубый мэрк и намерен сохранять эту репутацию. Увидимся, хонки.
— Непременно, — ответил я и пошел за наказанием.
Аккуратный капрал в предбаннике майорского кабинета сказал, что майор говорит в данный момент по телефону и надо подождать.
— Я под арестом, — сообщил я капралу, но этот малый очень серьезно относился к своей работе.
— Мне неважно. Все равно подождите. Как ваше имя, сэр?
— Рэйни. Джеймс Рэйни.
— О, — засиял капрал, — тот самый, который нашего назабвенного мистера Гванду укокошил? Я хотел бы выразить вам самые сердечные поздравления. Меня зовут Перкинз, и я хотел бы пожать вашу руку.
Он торжественно пожал мне руку, а я сел на скамейку и стал ждать. Понизив голос, капрал снова обратился ко мне:
— На вас сейчас спустят тысячу чертей, но простые люди на вашей стороне. Гванда заслуживал смерти как ни один другой человек в Родезии. А наше правительство собиралось выпустить этого головореза на свободу, чтобы спасти шкуру большой шишки.
— Перкинз! — раздался из-за закрытой двери громкий голос майора. Низенький капрал вскочил из-за стола.
— Иду, майор! — крикнул он, подмигнув мне.
Он не успел добежать до двери, как ее шумно распахнул майор Хелм. У майора в руке был телефонный аппарат, провод был натянут до предела.
— Дай мне номер мистера Голта, — приказал он. — Да, члена парламента. Поторопись, парень!
Потом майор увидел меня, и его вытянутое тонкое лицо посуровело. Он без слов отвернулся и закрыл дверь.
Через несколько минут он снова окликнул Перкинза. Перкинз вошел в его кабинет и вышел.
— Майор хочет видеть вас. На самом деле он неплохой. Но его задергали со всех сторон из-за Гванды.
Капрал провел меня в кабинет майора. На этот раз одноглазый босс наемников не пригласил меня сесть. Майор выглядел раздраженным и усталым, как если бы он не спал несколько ночей кряду. Я и сам только об одном и думал сейчас — о постели, но в то же время знал, что пройдет еще время, прежде чем я смогу придавить как следует.
