Раз Яшин зашёл к командиру полка:
— Владимир Иванович, можно я раньше уйду?
Он в него — графином. Тому — как с гуся вода, только окатило. Мало того, командир потащил Яшина на совещание:
— Дурак, какой я тебе Владимир Иванович, тоже мне, родня объявилась.
Грехопадение Яшина было типичным в его среде. Секретарь парткома майор Давлетов, — бездельник номер один — писавший протоколы, доносы на сослуживцев и разбиравший семейные дрязги, по поручению командира полка занялся моральным обликом прапорщика Яшина. Тот как раз в очередной раз изгнал жену из дома, застав её с сослуживцем. При бегстве она ещё успела унести шубу супруга, чем ввергла Яшина в неистовство, ибо он знал, что она её в секунду спустит казахам. Яшин гнался за неверной супругой, но босиком по снегу её не догнал. Давлетов нагрянул к Мише в опохмельный час, позвонил. Тот по простоте душевной открыл, думая, что «друганы» принесли опохмелиться. Взору изумлённого Давлетова предстали мешки с гречкой, сахаром, ячневой крупой, ящики банок кильки в томате, девятикилограммовые банки томатной пасты… Короче, весь набор продуктового склада. Давлетов начал орать, созвал соседей в понятые. Отлучиться, однако, побоялся, дабы Яшин не перепрятал товар. Усилиями Давлетова из части была вызвана комиссия. Изъятые продукты были торжественно погружены в хлебовозку и отвезены в клуб части, где и выставлены для обозрения в фойе. Рядом с продуктами стоял Яшин в засаленной форме и шмыгал носом. Мимо проходили офицеры и прапорщики, некоторые подбадривали беднягу:
— Не переживай, Миша.
— А я и не переживаю. Вот Машка, сука, шубу ебанула новую!
Шуба была синтетическая, ядовито-жёлтого цвета. Курить в ней было опасно, горела, как неопалимая купина.
В тот же день Мишу и судили. После суда в столовой начтыла и начпрод повалили несчастного на пол и отняли ключи — символ утерянной власти. Сопротивляясь, Миша укусил начпрода за щёку. Командир приговорил Яшина к изгнанию в пожарники. Следующей мерой наказания было увольнение из армии без выходного пособия.
Все прапорщики брезговали ходить в офицерскую столовую. Ели в солдатской за одним столом. Только Жанабаев и Кравцов из финчасти питались в офицерской столовой и ходили в форме. Остальные — матёрые, звероподобные прапорщики тыла, с лоснящимися небритыми щеками, заплывшими красными глазками, в засаленных на пузе и на спине кителях, в приплюснутых от сна фуражках. Их не допускали ни на какие смотры или проверки, оставляли сидеть дома.
Как-то на стадионе сдавали тактику. Проверяющий подал команду «ложись». Прапорщик Рязанцев, кличка «Борман», лёг на спину, положил автомат на живот.
— Вы что не знаете, как выполняется команда «ложись»?
— Я всегда так ложусь.
Все прапорщики заканчивали в Ленинске техникум связи. Даже один таджик — начальник банно-прачечного комбината, продававший казённые простыни с клеймом «МО СССР ВЧ 34200» и неровной звездой, вырезанной из протектора. Едут на службу мотовозом, играют в кости на деньги. Лоснящиеся, отвисшие щёки братьев Чабанцов в такт костям катались по плечам. Выигранное по копейке пускали на выпивку в Тюратаме, другой формы общения между собой они не признавали. Служба начиналась с рысканья чего бы ещё продать. Когда ничего под рукой не находилось, начинали склонять начальника вещевого склада продать танковую куртку (они шли за два литра спирта). Тут же находили покупателя и того, кто тайком запишет эту куртку на своего командира.
Прапорщик Стебунов проспал и опоздал на мотовоз. Нужно было добираться на попутных 40 км. По дороге его догнал на своей машине командир части вместе с замполитом и начальником штаба:
— Пьянь несусветная, приедешь в часть, я с тобой разберусь! Готовься на суд чести.
С перепугу прапорщик вцепился в запасное колесо на заду «УАЗика», упёрся ногами и так доехал до штаба. Спрыгнул, обошёл сзади и стал в строй. Подошёл командир.
— Капитан Кобелев, ко мне! Где ваш прапорщик Стебунов?
— В строю.
— Как в строю? Где? Что вы мне голову морочите?
— Вон стоит.
У командира отвисла челюсть.
— Где вы были товарищ прапорщик?
— Здесь был.
