Вскочил на ноги, инстинктивно ощупал очки — целы! Кто-то рядом отчаянно бранился. Аким оглянулся. Перед ним стоял низкорослый человек в фуфайке, с широким лицом, заляпанным грязью. Он стоял на цыпочках и совал под нос Акиму дуло парабеллума.
— Что ты тут шляешься? Демаскируешь оборону, разгильдяй!
Аким ничего не понимал. Согбенный своей ношей, он смотрел на человека с удивлением и не знал, что делать. Но неизвестный начальник, — а в том, что это был начальник, Аким не сомневался, — почему-то быстро остыл и спокойно удалился в свой блиндаж.
— Носит вас тут… — услышали разведчики его ворчание.
— Кто это у вас такой крикливый? — спросил Ванин бойца, стоявшего у станкового пулемета, накрытого плащ-палаткой.
— Старшина роты Фетисов. Он вовсе не крикливый. А человек настоящий — не любит беспорядков.
Старшина на минуту показал голову из блиндажа, кому-то погрозил кулаком и снова исчез.
— Трус он настоящий, твой старшина, — злобно выругался Сенька.
Недалеко от берега, там, где скрещивалось несколько траншей, стояли Марченко, Шахаев и Яков Уваров. В траншее было темно. Марченко с трудом читал надписи на указателях: «БО» — боевое охранение. Навстречу шел какой-то боец в старой, измазанной в глине шинели.
— Посыльный от командира взвода, — отрекомендовался он и попросил следовать за ним.
Разведчики спустились к реке, в прибрежные заросли, где их уже ожидали саперы с тремя рыбачьими лодками.
Было одиннадцать часов ночи. Огромная туча, выползшая из-за Шебекинского урочища, закрыла луну. Над головами разведчиков скрещивались и рвали темную ткань неба пунктиры трассирующих пуль. Ни на минуту не угасали трепетные зарницы. В наступившей темноте немцы вели себя беспокойней.
— Вот сейчас в самый раз бы идти. Темень-то какая! — проговорил Ванин.
— Время еще не подошло. Баталин ждет условленного часа, — сказал Марченко.
— A может, позвонить ему и попросить, чтобы начинал сейчас? — предложил Шахаев.
— Зачем же это? Он знает свое время, — возразил лейтенант, всматриваясь в темноту своими зоркими, рысьими глазами.
Аким прислушивался к разговору разведчиков, а сам нетерпеливо ходил и ходил по траншее, поминутно посматривая на светящийся циферблат часов. Время тянулось нестерпимо долго. Скорее бы, скорее!.. Хоть бы Сенька подошел, что ли, к нему да заговорил… Но нет. Ванин неподвижно стоял в стороне и думал о чем-то своем. Кто знает, какие мысли теснились в его озорной голове в такой час! Аким отыскал глазами широченную фигуру Пинчука. Тот тыкал вверх кулаком, что-то говорил Шахаеву. Аким тоже посмотрел вверх и — вздрогнул: из-за уплывающей тучи кособоко и нахально вывалился серп луны…
И когда загремели первые залпы наших батарей, молодой, будто умытый, месяц, расставшись с тучей, вырвался на простор и озорным, веселым парубком побежал меж мерцающих звезд, заливая землю зеленовато-ярким светом. Донец засеребрился.
Марченко с горечью подумал, что в эту ночь перейти немецкую линию обороны разведчикам не удастся. Прекратилась стрельба и левее, — видимо, Баталин и сам понял, что сейчас эта стрельба уже не может помочь разведчикам.
Лейтенант вернулся со своими бойцами в боевое охранение. Здесь и расположились.
Утомившись, солдаты присели где кто мог.
Семен забрался в нишу окопа и тотчас задремал. Аким всматривался в темный горизонт. А сам все молчал и молчал.
— О чем ты все думаешь, Аким? — очнувшись и вытягивая онемевшие ноги, спросил его Сенька.
— Так. Потом скажу когда-нибудь.
Сенька опять закрыл глаза.
«Хороший ты парень, Аким, но только уж очень чудной какой-то», — думал он, поворачиваясь на другой бок.
