Подоткнув юбку, Аннушка взвалила конец телеграфного столба на плечо и поволокла его вдоль улицы. Наташа кинулась ей помогать, но оступилась, бревно вырвалось из рук и придавило ногу. Она тихонько охнула и, присев у дороги, долго пережидала, пока пройдет боль. Потом женщины привязали за конец столба веревку и, как бурлаки баржу, потянули его по улице, мощенной булыжником. Наконец столб был благополучно доставлен домой, от него расчетливо отпилили два кругляша, раскололи их, и в железной печурке запылал живительный огонь. Вечером, когда улеглись все треволнения дня и Наташа кормила ребятишек вновь изобретенным блюдом из сахарной свеклы, женщины вдруг встретились взглядами и улыбнулись друг другу.
— Увидели бы наши орлы, как мы тут к жизни прививаемся, — вот подивились бы, — сказала Аннушка и задумчиво посмотрела на фотографии мужа, развешанные над кроватью. — Мне бы только Гриша жив-здоров вернулся. Пусть хоть и увечный, только бы пришел скорее.
Имя старшего сержанта Григория Коренькова часто упоминалось в доме. Все, что напоминало о муже, Аннушка с первых же дней выставила на виду: чудом сохраненные в пути фотографии Григория были повешены над кроватью, Почетная грамота укреплена в простенке. И даже ремень Григория висел на стене.
— Я вот вас сейчас отцовским ремнем выпорю, — говорила обычно Аннушка, когда ребятишки начинали чересчур озоровать.
— А ты чего своего муженька не покажешь? — как-то раз спросила Аннушка Наташу. — Хоть они и на карточке, а все как-то поваднее.
— Да, да, это ты хорошо сказала, — согласилась Наташа, и едва Аннушка ушла на работу, она открыла чемодан и достала пачку фотографий. Ей захотелось найти среди них снимок Николая, увидеть его глаза, лоб, губы, прочесть на обратной стороне какую-нибудь трогательную и милую надпись. Но отдельной карточки Николая не оказалось. «Не выношу сниматься, принципиально», — с грустью вспомнила она слова мужа. Только на дне чемодана сохранился большой снимок выпускного курса. Николай стоял с краю и со скучающим видом смотрел в сторону, точно хотел сказать: «Пожалуйста, фотографируйте, но мне это совсем не нужно».
Воспоминания вернули Наташу в родной город на юге, город ее детства, первой любви. Перед глазами ожили лица студентов, вспомнились широкие, как проспекты, коридоры университета.
Студенты наперебой ухаживали за Наташей Казанцевой и старались завоевать ее сердце. Это льстило девушке, но она относилась ко всем одинаково сдержанно, холодновато и чуть насмешливо.
— Ой, Наташа, быть тебе старой девой! — со смехом пророчили ей подруги. — Тебе же рыцарь нужен без страха и упрека, трубадур, а не студент-стипендиат.
К удивлению подруг, Наташа вскоре вышла замуж за аспиранта филологического факультета Николая Горбатенко. Николай был большой, сильный, очень смелый и искренний в своих суждениях, но немного мешковатый, необщительный, молчаливый, и подруги считали, что такой скучноватый муж не пара красивой и требовательной Наташе.
— Нет, нет, он хороший человек… настоящий, — уверяла Наташа подруг. С год они прожили дружно и согласно, но потом Наташе стало казаться, что Николай охладел к ней.
Она по-прежнему, как и девушкой, любила цветы, звучные, красивые стихи, жаждала разных знаков внимания, но Николай ко всему этому относился иронически, чуть пренебрежительно.
Он был вечно занят, неделями пропадал в институте, забывал позвонить домой.
Когда же дома, в минуты примирения, Наташа просила Николая сказать ей милые, ласковые слова, пусть глупые, смешные, но принадлежащие ей только одной, Николай болезненно морщился и упорно отмалчивался.
Все это до слез обижало молодую женщину. Появился ребенок, но жизнь почти не изменилась. И порой, глядя на лицо Николая, забывающего неделями побриться, безучастного ко всему, что не касалось его работы, ей казалось, что она никогда не будет с ним счастлива.
— Не узнаю вас, Николай Горбатенко! — с горечью говорила ему Наташа.
— Пойми меня, — оправдывался Николай. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Но мы уже не молодожены. И это совсем не главное — переживания, нежные слова… — И он пытался ей объяснить, что́ теперь главное, ради чего и как должны они жить, но путался, начинал сам себе противоречить и, замечая колючие, почти враждебные глаза жены, жалобно признавался, что он, наверное, не тот человек, какой ей нужен.
