— Вас будут ждать, вам помогут, вас, наконец, спрячут до тех пор, пока вы не сможете открыто появиться под другим именем и в другом обличье. А тем временем под вашим именем будет похоронен труп какого-нибудь неизвестного бродяги. Возможно, позже вы сможете воскреснуть, и мы об этом потолкуем, ибо я, конечно, дам вам способ увидеться со мной. А пока возьмите этот перочинный ножик, он очень прочный и может пригодиться вам… Теперь идите! Скоро рассвет, и вам нужно вернуться в Бастилию.
Кстати, в камере кто-нибудь с вами есть?
— Да, сир. Со мной мой слуга-индеец, он разделяет со мной мое заключение.
— Отлично! Вдвоем вам будет легче. Спрячьте в карман ключи и нож и спускайтесь вниз.
— Сир! — воскликнул Турнемин. — Как мне выразить всю благодарность и признательность…
— Не стоит, мой друг. Защищая вас, я оказываю услугу себе и своим детям, я сохраняю жизнь преданному и верному слуге. Когда же вы вернете себе свободу, вы защитите и нас от того, кто для нас с вами является злейшим врагом… Как только будет можно, я сразу же увижусь с вами… если, конечно. Бог даст, вы выйдете живым из Бастилии.
Вернувшись в кабинет Географии, Людовик XVI вызвал Винклерида и приказал:
— Позовите жандармов, барон. Шевалье де Турнемин возвращается в Бастилию.
Широкое лицо молодого швейцарца выражало разочарование и отчаянье.
— Сир, — прошептал он подавленно, — ведь король не хочет сказать…
— Король хочет сказать то, что он сказал! Повинуйтесь, сударь, и, когда экипаж отъедет, — а вы жизнью своей отвечаете за то, чтобы экипаж отъехал без помех, — вы вернетесь и расскажете мне…
Некоторое время спустя в той же тюрьме на колесах, с тем же дремлющим конвоиром Жиль возвращался обратно в Бастилию. Но теперь все было по-другому. И пусть в карете по-прежнему душно и жарко и офицер нюхает свой табак, но в сердце заключенного вставала заря свободы.
Перестук копыт коней конвоя не мог заглушить радостных утренних звуков: кричали петухи, звонили колокола, шаркали ноги по мостовой, на площади Армии ругались кучера, наводившие чистоту в разнообразных своих каретах — местных, дорожных дилижансах, карабасах или «ночных горшках»…
Проехали Анжелюс. Жиль молча молился, благодаря Бога за то, что его король не был ни Людовиком XIV, ни Людовиком XV, олицетворявшими жестокость абсолютной монархии, безжалостной и глухой к нуждам простых людей. Пусть Людовик XVI не был великим королем, зато его мудрое сердце делало его королем добродетельным, может, даже святым.
Кому понадобилось дать ему в жены красивую и сумасбродную австрийскую кронпринцессу!
Она подчинила его себе, но габсбургская гордость мешала ей понять всю глубину и человечность потомка Святого Людовика, любившего заниматься слесарным делом.
Турнемин же всей душой благословлял спасительное для него увлечение короля. Нащупав в кармане ключи и перочинный нож, Жиль улыбнулся, представляя, как удивился бы жандармский офицер, узнав, что охраняет он не только узника, но и ключ (вернее, ключи) к его свободе.
Радость жизни, той жизни, от которой еще несколько часов назад он готов был отказаться, переполняла Жиля. Он испугался, что она захлестнет его, и постарался взять себя в руки. Король дал ему ключи и утром прикажет коменданту Бастилии перевести его в камеру башни Свободы, но все остальное Турнемин должен сделать сам. Ему еще предстоял головокружительный спуск по самодельной веревке — они с Понго должны успеть свить ее из всех простыней и одеял, какие найдутся в новой камере. Такая веревка будет, конечно, очень короткой, и в ров придется прыгать, а потом выбираться из него с другой стороны. И еще, раз король хочет сохранить побег в тайне, гарнизон крепости предупрежден не будет, и есть очень большая вероятность, что его могут подстрелить.
Но опасности не пугали, а лишь подзадоривали Жиля. Недаром Людовик XVI предложил ему такой сложный и опасный путь спасения, король знал цену этому мужественному человеку. «Не важно, что меня могут убить, важно, чтобы Понго остался невредимым», — так думал Турнемин, вспоминая слова короля о том, что за рвом их будет ждать человек и он поможет им спрятаться в городе.
