С этими словами учитель отвернулся и опять погрузился в свои географии и карты. Мы с господином Бартельсом на цыпочках вышли из комнаты.
Гений профессора Оноре Туапрео очевиден. Публикация удалась блестяще. Были и лопаты, и кирки. Они прибывали ежедневно в громадных ящиках со всех концов Франции, и уже через три дня у нас было потребное нам количество. Но господин Бартельс не приостановил закупки и купил втрое против того, что указал учитель. Это, конечно, простительно, ведь господин Бартельс не ученый, а коммерсант, к тому же в России лопаты и кирки так ценятся и их импортируют из Германии!
Прошла неделя. Собственно, не прошла, а промчалась. Профессор точно установил местоположение затонувшего города. На лучшей из наших карт оно было обведено красным карандашом, а в центре красовался французский флажок. Я с гордостью ногу сказать, что я преодолел все трудности в деле снабжения экспедиции, — все необходимое было запасено в избытке.
Самое последнее и трудное дело — была наша экипировка. Еще с 1812 года французы знают и твердо помнят, что Россия — это север. Морозы, льды, снега. О, французы это помнят очень хорошо! Ведь это в 1812 году они лишились такой громадной и богатой колонии, какой могла бы быть Россия. Мы, республиканцы, умеем отдавать должное великим замыслам наших великих императоров!
Да, так вот, — экипировка. Я было растерялся, но мне помог господин Петров. Хотя господин Петров самый настоящий француз, о чем свидетельствуют его бумаги, но еще в 1917 году он был русским и имел в Москве большой торговый портняжеский дом «Петров и сыновья». Этот милейший господин Петров подтвердил нам наши сведения о русском климате.
— Даже в июне там нельзя показаться на улицу без шубы! Вы моментально отморозите нос.
Я не хотел, чтобы мы отморозили носы, да и господин Петров этого не хотел, и он сшил нам три прекрасных русских «доха». Это особый род шубы, очень тяжелый, жаркий и неудобный во Франции, но необходимый и приятный в России. Мы были очень признательны господину Петрову, и господин Бартельс с удовольствием выписал ему чек. За небольшое дополнительное вознаграждение этот же господин Петров снабдил нас туземной обувью, под названьем «валенки». С экипировкой было покончено.
Все необходимое для экспедиции, кроме наших «доха» и «валенки», мы решили пока оставить в Париже, с тем, чтобы выписать это немедленно, как только мы найдем место, отмеченное на карте флажком, и столкуемся с русским правительством.
О, мы знали, что нас ожидают большие трудности. Но разве трудности когда-нибудь останавливали француза!
Мы выпили немало шампанского в тот день, когда господин Бартельс получил заграничные паспорта. И вот, наконец, мы — на Северном вокзале.
Вечер был тих и прозрачен. Всем троим нам немножко взгрустнулось.
От далекой России на нас уже веяло ледяным холодом. Но наши отважные сердца, согреваясь мыслями о сокровищах, были непоколебимы. Право же, я чувствовал себя рыцарем и мой девиз была — обольстительнейшая мадемуазель Клэр, мой щит — знаменитая «доха», и цель — сокровища, сосчитать которых с точностью не смог даже гений Оноре Туапрео.
Мягко и бесшумно тронулся поезд, увозя нас в наш крестовый поход.
Вечерний Париж уплывал все дальше и дальше. И только огни города долго еще сверкали в наступивших потемках рассыпными самоцветами, да башня Эйфеля посылала прощальные световые лучи.
Мы отошли от окна и, кажется, дорогой учитель смахнул платком набежавшую слезу расставанья.
С прошлым покончено! Впереди нас ждут борьба и победы. И когда мы вернемся в родной наш Париж, вернемся с триумфом, — мы будем, конечно, другими людьми.
Разговор не клеился и мы улеглись спать.
