"Ярмес! Ярмес! Не спи".
Чей это голос?
"Иди ко мне, я близко".
Охотник поднял голову и повертел шеей из стороны в сторону.
"Иди сюда, я согрею и успокою тебя".
Невдалеке, за голыми черными кустами боярышника мужчина увидел каменный навес, сползший с горы, как шапка на глаза. За ним виднелось темное устье грота. Слева скрючилось колючее деревце дикого терна. На его голых ветках еще болтались сморщенные фиолетовые плоды. Облетевшие ржаво-коричневые листья устилали землю вокруг.
Ярмес приблизился к дереву, с трудом привстав на носках, сорвал несколько ягод и целой горстью сунул себе в рот. Зубы немедленно свело, но охотник старательно разжевал плоды прямо с косточками и, давясь, проглотил, ощутив слабый привкус сливы. "Нельзя... нельзя..." -- мысли в его голове ворочались медленно, как зернотерка. "Не ходи туда, Ярмес," -- вяло всполошился кто-то в глубине души.
"Ко мне, охотник, ко мне, -- сладко дышал нежный голос. -- Я рядом. Еще шаг".
Мужчина приблизился к навесу. Белая известняковая плита над входом в грот походила на голову болотной черепахи с неестественно хищным орлиным клювом. Ярмес ничего не знал об этих местах. Он слышал, что на северном склоне есть святилище, где почитают Мать Сухого Дерева, но никогда не бывал здесь.
Под темным сводом охотник на мгновение ослеп, а когда глаза привыкли к сумраку, различил остатки старого костра на полу, множество обгоревших костей животных и вытянутое черное пятно на противоположной стене.
Сначала Ярмес решил, что это копоть от костра, но, потрогав его пальцами, вымазал руку в зеленоватой плесени. Пятно продолжало расти и в холодное время года. Его форма отдаленно напоминала фигуру, закутанную в плащ.
"Ты дерзок, Ярмес, -- услышал он у самого своего уха. -- Ты перешел мою реку, ел ягоды с моего дерева, а теперь хватаешь меня, как крестьянку в праздник сева".
Охотник отдернул руку.
"Но мне это нравится", -- шептал голос.
Ярмес повертел головой в разные стороны, но никого не увидел. "Надо уносить отсюда ноги," -- мысль плеснула в его голове лениво, как рыба в ночной реке. Мужчина уже чувствовал, что внезапно подступившее к ногам тепло медленно заливает его тело.
Видимо, на улице пошел снег, и ледяной морозец сменился мягкой ватной сыростью. Сон охватывал охотника, убаюкивая и голод, и тупую боль в помороженных пальцах. "Я замерзаю, -- подумал Ярмес, -- Как хорошо".
Набрякшие свинцом веки несколько раз опустились. В этот миг пятно на стене начало расти, набухать изнутри, отделяясь от известняка. Вот показалась голова в темном гиматии, из камня выступила грудь, заметны стали руки и бедра незримой женщины, выходившей из тверди земли. У нее было белое, как известняк, тело, а когда она вскинула лицо, оно оказалось цвета спелых тутовых ягод.
-- Здравствуй, Ярмес. Я ждала тебя.
Охотник с трудом провел языком по потрескавшимся губам.
-- Я наблюдала за тобой, -- продолжала женщина. -- Я видела, как ты растешь, становишься сильным. -- ее руки почти касались его плеч. -- Ты хороший охотник. И хороший сын. Твои сородичи любили тебя. Пойдем за мной.
Ярмес почувствовал неодолимую тягу, исходившую от божества. Ему хотелось влиться в камень, стать частью колоссальной мощи, давившей на него все сильнее и сильнее.
Женщина поманила его пальцем.
-- У тебя был долгий путь. Но он окончен.
Запоздалое раскаяние охватило сонный разум охотника. Вместо того, чтоб подняться и следовать за женщиной, он повалился на пол у очага.
-- Мать Сухого Дерева, прости меня! Чем я могу отвести твой гнев?
На мгновение ему показалось, что божество смотрит на него озадаченно, потом лицо женщины озарила ровная, как молодой месяц, улыбка.
-- Олень. -- тихо произнесла она. -- Положи оленя на алтарь и ступай за мной. Это будет твоя искупительная жертва.
Медленно-медленно до сознания Ярмеса доходил смысл ее слов. Отдать оленя? Но он не может. Олень не его! Он -- роду. Там ждут. Там хотят есть. Дети. И старики... Нет, женщины. Старики потерпят. Сейчас не то время. Если они умрут, беды не будет, род выживет. Детей тоже можно нарожать. Но если погибнут женщины и все сильные охотники, некому будет поднять семью...
