— Видите ли, я немного замешкался за рекой… гулял, — пояснял Андрей Александрович, заметно ободрившись. — Кричал перевозчикам — не слышат! А тут дождь, я…
— Позвольте мне вас на минуту перебить… Надобно вам сказать, что у нас здесь нет постоянного перевоза: перевозят только с семи часов утра и до десяти часов вечера, а теперь уж около одиннадцати…
— Ах, боже мой! Как же я так? — испугался Андрей Александрович.
— Но это еще, помилуйте, не так страшно, как вам кажется. Те, которые хотят ночью переехать сюда из города, могут там легко найти перевозчиков: они живут в домике напротив самого перевоза; заречные, т. е. здешние, все имеют свои собственные лодки, но обыкновенно им редко приводится переезжать в город ночью, нет надобности.
— Стало быть, я могу попросить… кого-нибудь…
— Еще раз погодите. В такой ветер вас положительно никто не повезет… ни за что! Я хорошо знаю здешних. Продолжайте!
— Но как же я теперь буду продолжать? Путь мне окончательно пресечен! — возразил Аргунов с самым наивным затруднением.
— Путь на ту сторону — да. О! Да вы еще острите, значит, вам тут, под балконом, но так дурно, как я было подумала! Послушайте, речь ведь у нас шла, кажется, не о продолжении вашего пути, а о продолжении вашей всей правды… Жду терпеливо.
«Экая ведь какая! Вот разбойница-то!!» — подумал Андрей Александрович и сказал:
— Я готов… с большим удовольствием…
— Во-первых, значит, вы стучались? — прервали его. — Лодки попросить хотели?
— Да… не совсем, — замялся Андрей Александрович.
— Какой же вы несносный, как я посмотрю на вас! Да говорите же, ради бога, откровеннее и по-человечески! — сказал серебряный голос с маленькой, чуть приметной досадой. — Объясните мне сперва, пожалуйста, что значит на вашем языке: «да не совсем»? Вы просто ищете ночлега… так ли и вас понимаю?
— Так… — решился, наконец, откровенно выговорить Андрей Александрович и сконфуженный чем-то быстро пошел от ворот, но отдавая сам себе отчета в этом порывистом движении.
— Подождите, куда же вы? Это даже невежливо! — остановили его. — Да вы и в самом деле (несносный) человек… извините! Куда вы, например, теперь направились?
— Мне совестно вас беспокоить… Я… я думал постучаться где-нибудь у других ворот.
— Где же это? Направо или налево, позвольте узнать?
— Налево, — отвечал Аргунов сконфуженно, возвращаясь к воротам и не зная еще сам, в какую бы сторону он отправился.
— Налево вас, прежде всего, примут собаки, — ответили ему коротко.
— Так я — направо… — проговорил он нерешительно.
— Там такие же собаки, — засмеялись с балкона.
— Что же я стану делать с собой? — задумался вслух Андрей Александрович.
— Не знаю, что вы теперь намерены делать с собой, но скажу вам, что вы должны были сделать с самого начала, как-я с вами заговорила: надобно было просто попросить у меня позволения, как более или менее у хозяйки этой избы — переночевать в ней; по крайней мере, мне так кажется.
— Согласитесь, это весьма неприятно… посудите сами… — начал было оправдываться Аргунов. Чрезвычайно неудачно и даже, пожалуй, грубовато немножко, хоть он и не подозревал этого. Его, однако ж, опять перебили.
— Не соглашаюсь и не могу судить, насколько это неприятно для вас, но положительно могу предложить вам у себя уголок… до завтрашнего утра, если только это вам неособенно — неприятно? — сказал серебряный голос лукаво-ласково.
— Помилуйте! Напротив… мне…
— Опять вы! Пожалуйста, поберегите ваши фразы для людей не простых. Со мной — без церемонии…
— Покорно вас благодарю, но…
— Что но?
— Я вас, может быть, обеспокоил…
— Это уже не ваше дело. Принимаете вы мое предложение пли нет?
— Принимаю, с удовольствием… — невольно сорвалось у Андрея Александровича с языка.
— Так подождите минутку: я скажу, чтоб вам отворили…
На балконе послышался шелест женского платья, и белое пятно исчезло. «А ведь, должно быть, она, в сущности, хорошая женщина, только резка немножко… Ну, да увидим!» — подумал Андрей Александрович, оставшись один и прислушиваясь, как где-то внизу стукнули дверью. Впрочем, мы беспристрастно должны сказать, что он подумал это не совсем спокойно; напротив (пусть нам извинят, что мы заимствуем у него же этот счастливый оборот речи), при мысли «увидим» в душе его сильно заговорило какое-то странное, ни разу не испытанное им еще тревожное чувство. Он даже, в другое время, не преминул бы задуматься над ним, но теперь ему уж отворяли ворота.
