— И очень особенный: вам после этого нельзя жить ни и каком обществе!
— Будто бы уж и ни в каком?
— Поверьте, что так!
— А в обществе, например, разделяющем одни взгляды со мною, я тоже не могу жить, по-вашему?
— Там можете; да ведь в том-то и дело, что нет у нас подобного общества!
— Общества, в обширном смысле — не найдется такого, это правда; но я всегда могу удовольствоваться небольшим кружком сочувствующих мне людей, взгляды которого будут и моими собственными взглядами.
— Да, собственно вы — это так, а другие?
— Если я могу, то и другие также могут; это совершенно будет зависеть от них.
— Нет, извините, не от них!
— Так от кого же, скажите?
— Прежде всего, каждый человек, желающий выбирать общество по своему вкусу, должен иметь, по-моему, обеспеченное состояние, то есть, я хочу сказать, что он должен быть прежде всего независим.
— Как! Стало быть, вы вне богатства не допускаете возможности независимого положения?
— Положительно не допускаю!
— Но позвольте вам, если так, заметить, что я сама, например, не имею ровно никакого состояния, живу своими трудами — и чувствую себя вполне независимой!
— Вы?.. Живете своими трудами?! — воскликнул Андрей Александрович, не в силах будучи преодолеть своего недоверия.
— Да; что же? — сказала она очень просто.
— Должен вам поверить; но в таком случае, вы не независимы…
— Пожалуй, хоть и зависима, если вам это больше нравится; только ведь какого рода эта зависимость? Если я что хорошо сделаю — мне хорошо и заплатят; сделаю хуже — и заплатят меньше, вот и все!
— Да, это все так!
— Что же я-то за исключение такое, скажите вы мне на милость?
— Вы раскольница! — сказал Аргунов, не скрывая своего восторга.
— А у вас староверческие понятия! — отвечала она стыдливо.
Они оба тихо засмеялись.
— Наша независимость, послушайте, зависит, по-моему, от нас же самих, от меры наших требований в жизни, — сказала молодая женщина, подумав немного, — Вы, например, положим, хотите иметь отличную квартиру, роскошный стол, пару лошадей для выезда; чтоб удовлетворить себя с этой стороны, вам понадобится или выгодное частное место, или широкий род официальной службы, если только вы не какой-нибудь исключительный талант, которому общество искательно заглядывает в глаза; для того же, чтобы получить такое место или службу, понадобятся опять связи; придется вам столкнуться с так называемыми сильными мира сего, кланяться, угождать им, делать обществу уступки против своих убеждений, придется, пожалуй, переменить некоторые свои привычки, непременно даже придется! Я же, положим, прежде всего хочу сохранить эти привычки, эти убеждения, и для этого ограничиваюсь простенькой квартиркой, простеньким столом; а это я могу приобрести и на те средства, которые дает мне работа, не требующая от меня ни особенных поклонов, ни уступок каких-нибудь возмутительных! Я только предлагаю свой труд — берите, если кому надо! Вот вам и весь секрет моей независимости! — заключила она с детски-милой улыбкой.
— Прекрасно! Все это прекрасно! Но… какого же рода ваш труд? Что вы такое работаете?
— Поверьте, что не египетские пирамиды…
— Однако ж можно узнать: что именно, хоть это с моей стороны и нескромный вопрос?
— По-моему, совершенно скромный. Утром я учу грамоте девочек и мальчиков, детей здешних мещан; у меня учится их всего десять человек, и каждый приносит мне по два рубля в месяц: вот вам уже и двадцать рублей в месяц! После обеда я вышиваю что-нибудь, вяжу, шью; это дает мне еще… рублей пятнадцать. Наконец, у меня есть в городе вечерние уроки музыки, три раза в неделю, по полтиннику за урок: вот и еще вам шесть рублей! Кроме того, случаются иногда и другие работы, на заказ, не так правильные, как эти, но больше выгодные, так что, круглым числом, я имею рублей до пятидесяти в месяц, которых мне не только вполне достаточно на мое содержание, но я даже немножко еще, предстаньте, и в кубышку откладываю! — заключила она с невыразимо милой улыбкой.
— Какая же вы славная женщина! — восторженно сказал Аргунов; — и вдруг, будто испугавшись звуков собственного своего голоса, растерялся, потупился, покраснел.
