— Как-то трудно думать о лете, когда все время мерзнешь, — пожаловалась она.
— Аллах милостив! Все будет хорошо, мой маленький весенний цветок, — ласково пробормотала Нур Бану.
— Иншалла, — эхом повторила Эсмилькан.
— Сейчас тепло, госпожа, — вмешался я, слегка подтолкнув локтем наших не слишком хорошо обученных служанок, давая им понять, что пора помочь нашим гостьям снять накидки. Тогда им сразу же станет легче.
Я перехватил благодарный взгляд госпожи. Все оказалось понятным без слов. Нерасторопность наших служанок доставляла ей много хлопот, и сейчас Эсмилькан была признательна мне за то, что я избавил ее от неловкости. Впрочем, мне и самому не хотелось, чтобы у Сафии появился повод лишний раз позлословить насчет порядков, что царили у нас в доме.
Но в глазах Эсмилькан была не только благодарность, но и сочувствие.
Еще утром, в лихорадке приготовлений к приему гостей, Эсмилькан застала меня стоящим у окна, когда я наслаждался первым теплым дуновением весны. Коснувшись моих рук, сложенных под грудью, — поза, характерная для каждого евнуха, — госпожа тихо прошептала:
— Это ведь случилось ровно год назад, не так ли?
Я ничего не ответил, да Эсмилькан и не ждала ответа. Моя госпожа почувствовала, что весенний воздух, наполненный теплом, светом и звенящий радостными птичьими трелями, напомнил мне о том первом дне, когда я впервые попал сюда. Догадалась она и о том, что мучительный контраст между красотой, зарождающейся новой жизни и безумной болью и гибелью всех надежд, что обрушились на меня в темном домишке в Пера, рвали мою душу на части. Я снова переживал тот миг, когда почти год назад благодаря коварным проискам Софии Баффо, а может, и моей собственной молодости и глупости, разом потерял все — семью, родину, возможность называться мужчиной. Вряд ли человек, проживший свою жизнь без остатка, теряет больше.
У Эсмилькан были и дом, и любящая семья, но несмотря на это госпожа чувствовала мою боль, как свою, и я был благодарен ей. Но наш безмолвный разговор взглядами не укрылся от острых глаз Сафии. Маленькая служанка быстрым движением стащила с нее вуаль, словно отдернула театральный занавес, и я почувствовал невольную дрожь, будто перед моими глазами открылась сцена, где только что совершилось мерзкое убийство.
Лицо Сафии почти совсем не изменилось с того дня, когда я впервые увидел ее и когда роковым образом решилась моя судьба. Против собственного желания я был вынужден признать, что дочь Баффо стала еще прекраснее, если такое вообще возможно. Монастырский садик, где мы встретились, был не самым подходящим местом, где женская красота могла бы расцвести в полной мере, — в отличие от гарема восточного владыки. И вот сейчас Сафия стояла передо мной, красотой своей выделяясь даже изо всех этих красавиц, собранных со всей огромной империи для услады султана.
Ее сияющие золотые волосы и миндалевидные глаза стали еще прекраснее — так меркнет месяц, когда на небе появляется полная луна. Холодная, какая-то демоническая красота Сафии сводила мужчин с ума. Когда-то это случилось и со мной. Зная, на что способна эта женщина, для которой ее собственная красота была всего лишь оружием, я в ужасе отвернулся, словно увидел перед собой змею. А лицо самой Сафии, прекрасное и холодное, как у алебастровой статуи, вновь стало бесстрастным. Легкое облачко недовольства, набежавшее на него, когда она заметила безмолвную близость между мной и моей госпожой, исчезло бесследно, и оно вновь стало безмятежно красивым.
Сцепив зубы, я поклялся не спускать с нее глаз. Оставалось только надеяться, что проклятый лекарь сделал свое дело на совесть и благодаря его острому ножу я больше никогда не поддамся соблазну, исходившему от этой женщины.
Поток восторженных слов по поводу убранства комнат, в которых, к слову сказать, еще почти ничего не изменилось, был прерван Нур Бану.
— Ты помнишь нашу Айву, Эсмилькан-султан, дорогая моя?
Повинуясь повелительному взгляду Нур Бану, к ней подлетела смущенная служанка, и та сунула ей в руки покрывало и вуаль. Она все еще была красива, эта женщина. Даже сейчас, когда ее некогда иссиня-черные волосы, цветом напоминавшие вороново крыло, казались припорошенными пеплом. А всегда присущая ей властность, по-моему, стала еще сильнее.
