Но следует быть осторожной: к этому времени Мурад наверняка уже овладеет ею, и если она потеряет голову, то с ее уст с каждым его толчком начнут срываться необдуманные слова. Что-нибудь вроде: «Ох уж эти полумужчины, пугливые, вечно хныкающие, обожающие посплетничать! Не мужчины, а глупые гусыни! Они еще хуже, чем сестры-послушницы из моего прежнего монастыря!» Естественно, Сафия имела в виду евнухов.
Наверняка он опять резким толчком раздвинет ей бедра, так что придется закусить губу, чтобы не застонать. Таков уж Мурад: на пике наслаждения он забывает обо всем, лишь бы поскорее достичь желаемого.
А потом тело принца тяжело содрогнется и обмякнет. А Сафия, шутливо подергав знакомый хохолок у него на темени, от которого всегда исходит запах корицы, лукаво усмехнется:
— Наверное, вместе с мужским достоинством лекарь ножом отхватывает у них заодно и часть мозгов! Не так ли, мой прекрасный господин и повелитель?
А про себя ехидно подумает: «Именно там, между ногами, у всех мужчин и находятся мозги! Чик-чирик — и нет его!»
Надо признаться, Эсмилькан тоже здорово повезло с мужем. Правда, в отличие от принца Мурада, Великий визирь сейчас находится на пике власти. Соколли-паша то и дело совещается с государственными мужами самого высшего ранга, а бедняжка Эсмилькан ничего не видит дальше своего хорошенького глупого носика. Вот, кстати, и еще одна причина, почему стоит бывать у принцессы как можно чаще.
Тем более что сама глупышка Эсмилькан собственную беременность считает исключительно «волей Аллаха». Кабы не это, глупая гусыня могла бы превратиться в силу, с которой пришлось бы считаться даже ей, Сафие. И уж тогда визитами вежливости и услугами знаменитой повитухи не ограничишься.
Сафия в свое время предлагала сестре Мурада громадные деньги — лишь бы только она согласилась уступить ей своего евнуха. Потом уговорила своего принца посулить сестре еще вдвое. Но Эсмилькан только смеялась своим дурацким смехом и качала головой, твердя, что не расстанется с ним «ни за какие сокровища в мире». Сафия нисколько не удивилась бы, узнав, что сам евнух каким-то образом причастен к ее отказу. У глупышки Эсмилькан без труда можно было выпросить все что угодно — уж кому, как не ей, Сафие, знать об этом.
С другой стороны, Веньеро, хоть и умен, однако может оказаться не столь покорным. Правда, до сих пор он если и осмеливался бунтовать, то лишь изредка. И никогда против Эсмилькан.
Нет, решила Сафия, пока лучше продолжать наблюдать со стороны. Придет время, и она подыщет себе евнуха — умного, ловкого и при этом беззаветно преданного ей одной. Храбрость тоже имеет немаловажное значение: в конце концов, он должен быть готов умереть ради нее. А подобным требованиям удовлетворяет далеко не каждый. Сказать по правде, подобное сокровище легче вообразить себе, чем отыскать. А ее красота, до сих пор превращавшая всех мужчин в покорных рабов — женщины, почуяв в ней опасную соперницу, обычно предпочитали заключить с ней молчаливый договор о ненападении, — казалось, ничуть не волновала тех, кто уже перестал быть мужчиной.
С этими мыслями — и со вздохом — Сафия заставила себя перебраться из одной обитой бархатом шкатулки в другую: гарем хоть и был по размерам значительно просторнее носилок, однако и в нем она чувствовала себя как в темнице.
Даже покинув портшез и поднимаясь в свой гарем, женщина не имела права откинуть с лица вуаль. Сафия шла почти вслепую, ничего не различая перед собой, кроме унылых серых каменных полов, и, машинально переступая через порог, только зажмурилась, нырнув после яркого солнечного света в темный, узкий, без окон коридор. Она не заблудилась лишь потому, что часто ходила здесь. И к тому же стоило ей только протянуть руку, как она касалась дряблой руки одного из евнухов, вытянувшихся вдоль стен — на манер почетного караула.
Ну и конечно, благодаря доносившимся до нее звукам. Шумным, бесцеремонным звукам, мучительно отзывавшимся у нее в ушах и говоривших о том, что в преддверии султанского Дивана идет заседание суда. Впрочем, шум очень скоро утих, превратившись в мраморном горле коридора в неясное бульканье. А потом пропало и оно: все звуки заглушил ритмичный свист плетей — во дворе той части дворца, где жили евнухи, кого-то наказывали.
