Наконец, мы считаем, что нужно четко различать в структуре политологии политическую философию и политическую социологию (наряду с другими политологическими дисциплинами, например, политической психологией, политической историей и т.д.). Так вот в рамках политической философии, поскольку она носит нормативный характер, следовало бы предпочесть ценностной, меритократический критерий, а в рамках политической социологии мы вынуждены, увы, ориентироваться главным образом на альтиметрический критерий.
Подход политического социолога отличается от культурологического. Культурологи обычно применяют
[252]
термин "элита" к выдающимся деятелям культуры, иногда он выступает как синоним "аристократии духа". Для социолога политики элита - та часть общества (меньшинство его), которая имеет доступ к инструментам власти. Поэтому суждения о том, что мы в России несколько десятилетий жили без элиты, ибо лучшие люди были уничтожены или томились в концлагерях, находились в эмиграции или "внутренней эмиграции" - суждения, которые можно порой встретить в литературе последних лет, - это суждения нравственные, аксиологические, но не политологические. Раз имел место властный процесс, он осуществлялся определенными институтами, определенными людьми; именно в этом функциональном смысле (а не в морализаторском) - политолог употребляет этот термин (безотносительно к моральным, интеллектуальным и иным качествам элиты).
Особо следует сказать о дискуссиях по проблемам элиты в нашей стране. В советской научной литературе термин "элита" впервые вводится во второй половине 50-х годов. Вводится, так сказать, через "черный ход", а именно через разрешенный жанр "критики буржуазной социологии" (термин столь же нелепый, как "буржуазная физика" или "буржуазная биология"). Иначе говоря, речь могла идти лишь об элитах в капиталистических странах, причем в негативном контексте. Известно, что в советское время элитологическая проблематика применительно к анализу социальных отношений в нашей стране была табуирована. Официальная идеология утверждала, что в СССР нет эксплуатации человека человеком, следовательно, нет и не может быть господствующего эксплуататорского класса, нет и не может быть элиты, Это было ложью: при советской власти существовала высшая социальная страта (а элиту можно рассматривать как высшую страту в системе социальной стратификации), выполнявшая управлен
[253]
ческими функциями, обладавшая институциональными привилегиями, то есть всеми атрибутами элиты, пусть элиты весьма специфической. Как показал М. Джилас, особенность этой элиты, этого "нового класса" заключалась прежде всего в том, что эксплуатация им народных масс осуществлялась не посредством частной собственности на основные средства производства, а посредством коллективной собственности этого класса (причем в этой собственности находилось и само государство). И дихотомия элита-масса вполне "работала" при анализе социально-политической структуры так называемых "социалистических" стран. Не случайно цензура не допускала применения термина "элита" по отношению к странам, считавшимся социалистическими. Элитологический анализ правящих слоев социалистических стран проводился зарубежными советологами и политическими эмигрантами - А. Авторхановым, М. Джиласом, М. Вселенским(1).
Любой господствующий класс идеологически оправдывает и обосновывает свое господство. Советская элита, этот "новый класс", пошла дальше, она, как отмечал Вселенский, скрывала само свое существование, в советской идеологии этого класса не существовало. Считалось что в СССР были только два дружественных класса - рабочие и колхозники, а также прослойка интеллигенции. И особенно тщательно эта элита скрывала свои привилегии - спецраспределители, спецжилье, спецдачи, спецбольницы - все это было возведено в ранг государственной тайны.
Дискуссии об элите, о смене элит, об их качестве, о самом термине "элита" применительно к политическому руководству России, о том, является ли постсоветская элита сложившимся социальным слоем, или же
----------
