Среди социальных утопий второй половины XIX – первой половины XX в. наибольшее развитие получили марксизм и анархизм. Марксизм сделался к началу XX в. основой широкого революционного движения и в своей экстремичной форме (марксизм‑ленинизм) привел к попытке реализации этой утопии («утопия социализма») сначала в масштабах России, а затем, уже во второй половине XX в., в масштабах целой трети человечества. Но в 90‑х гг. XX в. эта утопия, как и всякая утопия, потерпела крах, и к XXI в. от нее остались лишь быстро деформирующиеся рудименты.
Анархизм, как общественно‑политическое течение, сложился в 40—70‑х годах XIX в., но его идейные истоки восходят к утопии Руссо и другим утопиям XVII—XVIII вв., которые идеализировали патриархальную общину. Анархистская концепция будущего, изложенная в работах Годвина, Прудона Штирнера, Бакунина, Кропоткина, Реклю, Грава, Карелина, Фора и др., в самых общих чертах сводилась к формуле «свободной федерации» автономных ассоциаций производителей – мелких частных собственников с немедленным и полным упразднением государства, «справедливым обменом» продуктов труда отдельных работников.
Заметим, что для утопизма характерно стремление создать детальную картину будущего, втиснуть ее в рамки априорно заданной и «идеальной схемы», продиктовать своего рода «правила поведения» будущим поколениям. В противоположность этому течению общественной мысли на протяжении XIX века сложился позитивизм, для которого характерно агностическое отношение к предвидению, особенно социальному, требование ограничиться описанием и объяснением изучаемого объекта, попытки свести прогностическую функцию науки только к чисто эмпирическим выводам из анализа и диагноза.
Парадоксально, но, будучи по сути своей утопистами, анархисты в большинстве своем держались позитивизма и негативно относились к научному предвидению. Будущее виделось им не как объективно необходимая, неизбежная следующая ступень в истории человечества, а как результат чисто волевого акта героев‑революционеров, способных увлечь за собой народные массы. Понятно, что при таких взглядах сам процесс перехода к будущему состоянию не имел существенного значения и ему не уделялось особого внимания. В итоге политическая программа анархистов страдала непоследовательностью, неопределенностью, непродуманностью. Ее несостоятельность в полной мере проявилась в мировом революционном движении второй половины XIX – первой половины XX в.
Еще одну группу социальных утопий представляют различные направления либерального реформизма, собственно буржуазные утопии, восходящие к «Океании» Гаррингтона (произведения Бентама, Г. Джорджа, Герцки и др.). Утопии такого рода появляются в значительном числе и до сих пор.
Особую группу социальных утопий составляют теории феодального социализма (Карлейль, Дизраэли, Рескин и др.), где будущее рисуется в виде возврата к идеализированному прошлому средневековья. Разновидностью таких теорий являлся поначалу христианский социализм (Ламенне и др.). Но на протяжении второй половины XIX в. это течение приобрело самостоятельный характер, постепенно превратившись в разновидность буржуазного утопизма. В XX в. на смену исчезнувшим рабовладельческим и феодальным утопиям приходят фашистские, которые справедливо расцениваются общественностью как антиутопии.
Сложнее обстоит дело с утопическим социализмом. Утопические идеи Сен‑Симона, Фурье, Оуэна и других социалистов‑утопистов первой половины XIX в. просуществовали в виде соответствующих школ социальной мысли еще несколько десятилетий после смерти их основателей, а в отдельных странах (особенно в царской России и в ряде стран Востока) эти идеи сохраняли известное влияние до первой половины XX в. включительно и даже позднее. Концепции будущего некоторых социалистов‑утопистов (Бланки и др.) сложились хронологически почти одновременно с марксизмом и сохраняли значение во второй половине XIX в. и позднее. Рождались и новые социалистические утопии (Моррис, Беллами, Золя, Франс, Уэллс, Дж. Лондон, Циолковский и др.), конкретная оценка которых возможна только с учетом особенностей творчества того или иного утописта в конкретной исторической обстановке.
