— Студент Литинститута, — бросил Герман вслед парню. — И чему их там учат? Здорово, Евсей Фридрихович, рад тебя видеть.
— Здорово, Евсей Фридрихович, — в тон ответил Леонтьев. Кивнул на парней за компьютерами: — Тоже Незванские?
— Они. Работаем бригадным методом. Горький когда-то внедрял бригадный метод. У него не вышло. У нас вышло. Говорят, ты с соавтором какой-то забойный роман залудил? Смоляницкий бегал по всему «Парнасу», кричал: вот как надо писать!
— Ничего получился роман.
— Не жалко было отдавать Незванскому?
— Жалко, а что делать? Четыре штуки, как говорит мой соавтор, не баран накашлял.
Герман даже изменился в лице.
— Сколько?! Он заплатил вам четыре штуки? Загибаешь.
— Спроси у него. Зачем мне врать?
— СукаЯ с трудом штуку восемьсот из него выдавливаю!
— Ладно, Герман, я не за этим пришел. — Леонтьев положил перед ним заявку на «Полицию нравов». — Посмотри. Учти, серия авторская. Так что бригадный метод не пройдет.
— Интересно, — прочитав, сказал Герман. — Сколько будут платить?
— Как обычно. Роялти. Восемь процентов от отпускной цены. Может быть, девять.
— При тираже десять тысяч — это максимум тысяча баксов, — прикинул Герман. — В год больше трех романов не выдашь. А Незванских я делаю по восемь штук.
— Ничего себе! — восхитился Леонтьев. — Сколько же ты их всего наклепал?
— Около тридцати, я уже со счету сбился. Восемь сотен отдаю моим Незванским, штуку себе. Не получается положительного сальдо-бульдо. Три и восемь — есть разница?
— А слава? Ее в расчет не берешь?
— Валера, мы-то с тобой знаем, чего она стоит! На хлеб не намажешь, в суп не положишь. Самолюбие пощекотать? Девочкам с автографом подарить? Так они предпочитают Франклинов. Без всяких автографов. И их можно понять.
— Значит, нет?
— Раскрутите серию — подключусь. А сейчас не могу. Извини, жизнь такая.
«Если мы раскрутим серию, на хрен ты нам будешь нужен!» — хотел сказать Леонтьев, но промолчал.
— Ты, урод, показывай, что навалял!..
Дверь полуподвала отрезала Леонтьева от продолжения творческого процесса.
* * *
Саша Иванов, с которым Леонтьев встретился на другой день, был полной противоположностью Герману Арбузову: большой, спокойный, внешне простодушный, но очень себе на уме. В романах, которые он штамповал за Незванского с методичностью заводского пресса, Леонтьева всегда удивляла его прямо-таки болезненная страсть к подробным и довольно вдохновенным описаниям женского белья от «Дикой орхидеи». Его можно было принять за латентного эротомана, если бы с такой же страстью он не описывал косметику «Ив Роше», мобильные телефоны «Сименс» и прочие модные новинки, появляющиеся на российском рынке. Смысловой нагрузки эти описания не несли, тормозили действие, но в спорах с редакторами, норовившими вычеркнуть их, Саша проявлял буйволиную несговорчивость, ни на какие сокращения не соглашался, даже грозился забрать рукопись. Доходило до Смоляницкого, он окорачивал редакторов: черт с ним, оставьте как есть.
В остальном романы Саши были вполне кондиционные, написанные усредненным языком, характерным для всего чтива — масскульта, как называли подобную беллетристику критики. Масскульт словно бы навязывал писателям свою стилистику, нужно было приложить немало стараний, чтобы отличить одного автора от другого.
Одно время Леонтьев каждое лето ездил отдыхать в небольшой приморский поселок в восемнадцати километрах от Геленджика. Поселок был в тупике, кормившиеся при кухне местного санатория собаки скрещивались между собой как попало, в итоге получилась какая-то ублюдочная усредненная масть с малоразличимыми признаками первоначальной породы. Таким же беспородным был и язык масскульта. Леонтьев иногда ловил себя на том, что и его подмывает поддаться соблазнительному искушению: зачем выпендриваться, если и так сойдет? Особенно если твое сочинение навсегда уходит от тебя под чужим именем.
Саша Иванов делал в год по три «Незванских» — не больше и не меньше. Свой метод он объяснял так:
— Однажды я прочитал, что если писать в день всего по одной странице, за год наберется триста шестьдесят пять страниц. Это меня впечатлило. Пятнадцать листов. Неслабо, да? А если не по одной странице, а по две? Или по три? Сорок пять листов — три книги! Фокус в том, что нужно писать по три страницы буквально каждый день, без выходных и скидок на настроение. Так и пишу.
