— Обижаете, Валерий Николаевич. По мелочам не вру. Ваша школа: точные бытовые подробности удерживают вымысел на плаву, как понтоны тонущий корабль. Проверяйте. Запросите погранслужбу, у них в архивах сохранились данные, когда Акимов улетал в Анталью.
— А Незванский?
— Эти данные почему-то не сохранились. Может, он не из Москвы вылетал. И скорее всего не из Москвы, а из Германии. Немцев там полно.
Леонтьев с сомнением покачал головой:
— Ох, Паша, узнают в милиции, что ты им лапши на уши навешал, яйца тебе оторвут. Народ там серьезный, им не до шуток.
— Не оторвут. Вы обратили внимание, что я говорил следователю? «По-моему», «мне кажется». И ни разу «уверен». Так и в протоколе написано. Ну, ошибся, с кем не бывает? Знаете, Валерий Николаевич, о чем я думаю? Странная личность этот Незванский. Про Маринину пишут, про Акунина пишут, Донцова из телевизора не вылезает. Про Незванского — ни звука. А по тиражам и количеству книг они с ним и рядом не стоят. С чего бы это? Мне кажется, неспроста.
— Нам-то что?
— Ну как? Интересно. И вот еще что. Это только сейчас пришло мне в голову. Эта история, чем бы она ни кончилась, будет знаком для Смоляницкого. Англичане говорят: неразумно складывать все яйца в одну корзину. Незванский не вечен. Человеку за семьдесят, в любой момент с ним может что угодно случиться. И с чем останется Смоляницкий? Ни с чем. Значит, уже сейчас нужно подумать о новых авторах.
— О нас? — с иронией уточнил Леонтьев.
— А почему нет?
— Не знаю, не знаю…
Леонтьев поворочался в своем скрипучем кресле с продранными подлокотниками, из которых торчал поролон, покряхтел, похмыкал и решительно взялся за телефон. В динамике спикерфона прозвучал сухо-деловой женский голос:
— «Российский курьер».
— Вас беспокоит писатель Леонтьев. Могу я поговорить с Владимиром Георгиевичем?
— Боюсь, что нет. Он очень занят, сдаем номер.
— Передайте, что я хотел бы с ним встретиться. Пусть назначит любое удобное для него время.
— Минутку.
Некоторое время звучала какая-то джазовая мелодия, потом в телефоне щелкнуло и вновь раздался тот же женский голос, на этот раз звучавший гораздо приветливее:
— Вы слушаете? Владимир Георгиевич будет рад вас видеть завтра в шестнадцать. Пропуск закажем.
— Спасибо.
Леонтьев прервал связь.
— Кто такой Владимир Георгиевич? — спросил Акимов.
— Главный редактор «Российского курьера». Знаешь такой еженедельник?
— Видел. Вы хотите подсунуть нашу сенсацию — ему?
— Почему бы и не ему? Нет смысла рассчитывать на сарафанное радио. Раз мы ввязались в эту историю, нужно разыгрывать сюжет по максимуму. Закон жанра. Если делать, то по-большому.
Акимов только головой покачал:
— И этот человек назвал меня авантюристом!..
* * *
Редакция еженедельника «Российский курьер» находилась на улице «Правды» в здании газеты «Правда», построенном в начале тридцатых годов прошлого уже века в стиле модного тогда конструктивизма. Оно возвышалось над окрестными пятиэтажками, как многопалубный океанский лайнер над зачуханными портовыми буксирами. В последние годы рядом вымахал новый редакционно-издательский комплекс, старая «Правда» сразу потускнела, словно бы приземлилась, и теперь напоминала пенсионера, донашивающего двубортные костюмы, когда-то знак преуспевания и начальственного положения.
С главным редактором «Российского курьера» Леонтьев когда-то работал в молодежном журнале. Он был моложе Леонтьева лет на пятнадцать, пришел в редакцию после МГУ совсем зеленым. Леонтьев был уже опытным журналистом, Володя (он так и остался для Леонтьева Володей) часто обращался к нему за советами. Еще с тех пор между ними установились доброжелательные отношения. В дружбу они не переросли, но заметно потеплели после того, как Леонтьев сделал его героем своего остросюжетного романа про «четвертую власть»: энергичным журналюгой, напористым, пробивным, часто циничным. Таким, каким Володя с годами стал. В одной из газетных рецензий написали: «Герой романа Леонтьева — поразительная фигура: сукин сын и джентльмен, подлец и рыцарь без страха и упрека».
Большого коммерческого успеха роман не имел, но в журналистской тусовке Москвы был замечен. Все принялись гадать: кто есть кто? И, к удивлению Леонтьева, Володю сразу вычислили. Он не обиделся, напротив — был польщен, хоть и заметно смущен. Когда роман до него дошел, позвонил Леонтьеву:
