— Возможно, — ответил я с притворным равнодушием.
Спутник мой даже не подозревал, с каким интересом ловлю я каждое его замечание и каких усилий мне стоит скрыть волнение.
Оставалось узнать самое главное — то, о чем я не смел спросить прямо: не пользовался ли кто из ухажеров благосклонностью мексиканки?
Мучительно хотелось задать этот вопрос, но удерживал страх перед возможным убийственным ответом.
В самую интересную минуту нас догнали рейнджеры, оставленные мною у гасиенды; с ними вернулся Холлингсворт.
— Капитан Уорфильд, — обратился ко мне старший лейтенант, — поведение мое показалось вам странным. Как-нибудь на досуге я все объясню вам. Это длинная и слишком печальная история. Воздержитесь пока что от расспросов. Достаточно вам знать, что Рафаэль Ихурра — мой смертельный враг. В Мексику я приехал с единственной целью его убить, и, если это мне не удастся, я в грош не поставлю свою жизнь.
— Значит, вы его не…
— Сорвалось! Сорвалось! Негодяй ускользнул! — ответил, захлебываясь, Холлингсворт.
Успокоившись, он занял место во главе своих рейнждеров. За всю дорогу Холлингсворт не проронил ни слова, только глаза угрожающе вспыхивали.
Два дня я провел, как в лихорадке. Выходка Холлингсворта разрушила все мои планы. Заключительную фразу Изолины я толковал как любезное приглашение, которое позволит мне в скором времени посетить гасиенду уже не в качестве флибустьера, а в образе мирного светского человека.
После того, что случилось, я не смел даже под благовидным предлогом постучать в дверь гасиенды. Безусловно, меня встретят холодно: ведь я — прямой начальник человека, покушавшегося на убийство племянника хозяина и кузена хозяйки. Правда, мы нагрубили дону Рамону с его ведома и, так сказать, согласия; продажей быков старик, должно быть, остался доволен: ведь он не только не прогадал на этой сделке, но получил даже лишнее, и все-таки мое посещение будет бестактным.
— Сенсационная новость из штаб-квартиры: в соседнем городке предполагается бал.
Толки, взбудоражившие весь офицерский мирок, оставили меня равнодушным, так как танцором я был ленивым и к официальному веселью питал отвращение. В юности я еще тянулся за другими, но постепенно отяжелел.
Я пропустил бы это известие мимо ушей, но некоторые подробности заставили меня насторожиться.
Дело в том, что «бал» устраивало американское командование, имея в виду политическую цель: сближение побежденных с победителями. Надо было доказать богатым скотоводам и плантаторам, что офицеры-янки отнюдь не такие варвары, какими их изображают.
Товарищ мой с тонкой улыбкой подчеркнул, что на балу будут семьи виднейших аянкиядо — наших доброжелателей. Дабы избавить этих людей от необходимости лишний раз афишировать свои американские симпатии, решено было сделать бал-маскарад.
«Ага! — подумал я. — Там будут аянкиядо, значит, и она…»
В моем тощем походном гардеробе отыскался потертый фрак, а больше ничего и не требовалось.
Я узнал о маскараде накануне: он был назначен на вечер следующего дня. Недолго мне предстояло ждать.
Вечером я отправился верхом в город в военном плаще поверх черной пары. Скачка заняла добрых два часа, и мексиканцы могли заподозрить в моем опоздании излишнюю светскость.
Приглашенные были в сборе. Среди танцующих выделялись тирольские крестьянки, андалузские майи, баварские и эльзас — ские цветочницы, боярыни, валашские девушки, турчанки и индианки с стеклярусными украшениями. Но большинство женщин было в домино и в бальных платьях.
Почти все были в масках, некоторые закрывались испанскими шалями. Мелькали также и открытые лица. К концу маскарада их стало больше.
Мужчины тоже в масках, кое-кто в костюмах. Но преобладали все же военные мундиры, выдавая прифронтовой характер бала.
Бросались в глаза мексиканские офицеры, свободно вращающиеся в толпе. Это были наши пленники, отпущенные под честное слово. Их блестящая форма французского покроя составляла разительный контраст с скромным синим мундиром победителей.
Пленные офицеры, явившись на бал в форме, поступили по меньшей мере бестактно, но, если вдуматься, выбора у них не было.
