Потом они говорят о том, когда же все это кончится, о том, что лучше жить, ни на что не надеясь, о том, что такого развития событий не ожидал никто… Собеседник опустился на ступеньку лестницы. Попросил извинения:
— Я неважно себя чувствую…
Наметилось какое-то движение — и появилась мать. Она их искала. «Котя!.. Котя!» — позвал отчим. «Идите скорее!.. Почему не сказали мне, что вы уже здесь!.. Видите, что творится! Я не могу долго держать для вас места…»
Они, блатняки, поднялись по лестнице, смиренно перенеся ругань в спину.
От зловещего вида зала Генка вздрогнул. За десятками столиков сидели люди без голов — так казалось: дымящие плошки на столах оставляли лица в пугающей тени. Огромные тени перемещались по лепному потолку и стенам. Мать отвела их в угол. Отчим хотел оправдаться — но даже Генка понял, что здесь надо скрывать свою близость с обслуживающим персоналом.
Напряженная тишина, все головы были повернуты к двери, задернутой портьерой, — оттуда время от времени появлялись официантки с подносами.
— Вы давно тут сидите? — осведомился отчим.
— Около двух часов, — проскрипел мужчина, оказавшийся за одним с ними столиком. — Да, два часа. Сперва метрдотель объявил, не подали вовремя воду. А потом нашлась другая причина: сырые дрова. Дрова не горят. Но вот, начинают носить… Так что вас, — усмехнулся человек, — пристроили вовремя.
Николай Ефимович, кажется, понял, какую опасность представлял их сосед. Но ничего уже сделать было нельзя.
Мать появилась в облаке пара. Вид ее был странен: на короткую кофту, похожую на обрезанное пальто, был повязан грязноватый белый передник. От прежней формы на официантках оставался традиционный кокошник. Не сказав ни слова, на стол составила три тарелки и ушла.
Ресторан кормил затирухой: в подсоленный кипяток бросались муку или отруби — и затируха готова.
Они начали есть.
— Почему, объясните, у вас так много гущи, а у меня — одна вода. И у вас, и у этого мальчика?
— Вы так считаете, — отозвался отчим. Было видно, как ему трудно отрываться от еды.
— Я не «считаю», а вижу. Не-е-е-т, — угрожающе протянул человек, — так вам не пройдет. — Поднялся с места. — Где официантка? Где директор?.. Морят голодом людей… Я наведу порядок…
С криками человек пропал за дверями административной части ресторана. С соседнего стола поинтересовались, чего человек добивается.
— Ему показалось, нам дали порцию лучше, чем ему.
Суп был съеден. Мальчик чувствовал, что нужно немедленно встать и уйти. Дернул отчима за рукав.
— Да, мы уходим…
Но не успели. Показался скандалист, а за ним — исполненный своего значения директор в белоснежных халате и шапочке, позади всех следовала растерянная, но готовая к сражению мама.
— Вот, посмотрите, — человек стал плескать суп в тарелке. — Вода! А им… каша… Каждая калория на счету! А такие, как она, нас обкрадывают…
— Какая каша! Вы лжете, — выкрикнул отчим.
Директор поднятой рукой остановил ругань.
— Я не допущу скандала у себя в ресторане. А вам поменяют порцию…
…Генка с Николаем Ефимовичем вышли из «Универсаля». Улицы стали пустынные, а мороз сильнее. После окончания смены с официанткой Баранниковой будет разговаривать директор.
— Геннадий, ты был прав: нам надо было бы уйти раньше.
Генка чуть не выкрикнул: «Что же вы — копуша!» Мать всех Баранниковых называла копушами.
И мужчина, и мальчик чувствовали себя виноватыми и униженными — суп у них был действительно гуще, а главное: они не сумели защитить женщину, старающуюся спасающую их, — двоих мужчин.
Из ночного разговора матери с отчимом Генка узнал: ее уволили.
Уволили потому, что на нее написана жалоба, потому, что после такой жалобы сейчас могут расстрелять, потому, что на службу приходит в нестираном переднике, потому что через неделю ресторан все равно будет закрыт. Расстреляют и скандалиста: директор сказал, что заявит, куда следует, а там не любят тех, кто поднимает шум. Таких они убирают.
