и в гетевском: vor den erstaunter Augen auf
[354]; а на деле оно так. Если мы устраним общее коренное сродство всех иранских наречий и обратим внимание на те черты, которыми эллинское отделяется от санскритско–славянского перво- быта (т. е. формы, ближайшей к первобыту общему); мы заметим три весьма важных изменения. Первое есть переход звуков с или
з или
ш в придыхание как при начале, так и в середине слов. Примеров такому переходу искать не нужно. Стоит только вспомнить слова, обозначающие по–эллински числительное
шесть, семь и сравнить их с другими родственными наречиями. Второе: введение звука
ф, почти чуждого санскритскому и совершенно чуждого чисто славянскому. Наконец, третье, самое разительное: развитие члена, совершенно неизвестного коренному наречию, из коренного местоимения
тот. Этому служат доказательством все косвенные падежи всех родов и именительный среднего. Точно таково же развитие личности в языке германском, то же нововведение члена, то же нашествие звука
ф (который, впрочем, еще важнее в наречиях италийских) и то же преобладание придыхания и придыхательных согласных г и
х, заменивших почти везде звук с,
з, ш. На эту последнюю и характеристическую черту не нужно приводить примеров: их слишком много. Таковы
halm (солома),
heil (сила),
hase (заяц, по санскр.
caca), gold (золото, от желтого) и другие, но нельзя не обратить внимания на два случая, весьма любопытные. Первый есть переход слова
земля в мифологическое
gilm, земля по преимуществу, земля блаженых, рай, из которого естественно составилось
himmel (небо). Таким образом
земля сделалась небом
(himmel), и небо сделалось адом (Нифель–гейм). Для критика изучение мысли человеческой в ее переходах так же важно, как и изучение слова в его звуковом изменении. Слово Нифель–гейм представляет в своей второй половине тот же закон
з, изменившегося в г
(земь, heim). Второй случай очень важен как в словарном, так и в грамматическом значении. Слог
ge не имеет никакого смысла в своем отдельном существовании; между тем он является в немецких наречиях с двумя весьма определенными значениями: как собирательный в
gefahrte, gehruder, geschwister и пр. и как знак прошедшего в глаголах или в выводных существительных
gedacht, gedanke. Филолог, знакомый с славянским языком, не может не узнать предлога со (санскр.
са в составных словах) и его двойного значения, означающего или собрание, или прошедшее, или скоро преходящее:
собор, совет, съесть, сделано. Трудно понять, по какому закону мысли один и тот же звук представил древним два понятия, не сходные между собою. Замечено ли было, что всякое действие совокупных сил должно быть быстро? Такое толкование кажется на первый взгляд слишком искусственным, но латинские
semel, simal указывают на тот же корень
со в тех же смыслах быстроты и собрания, латинский же
сит (тот же
со, как
calamus — солома) представляет опять совокупность и действие быстро совершаемое:
consilium, comburere, comedere, conclamare (совет, сжечь, съесть, крикнуть). С другой стороны, на русском языке слово
вдруг есть разительнейшее соединение мысли о совокупности и быстроте. Поэтому мы можем принять толкование наше за весьма вероятное и должны вспомнить, что инстинкты молодого человечества были часто умнее умствующего потомства. Как бы то ни было, нелепо бы было отрицать тождество нем.
ge и санскрито–слав.
со и не признать общего закона в этом частном примере. Переход звуков шипящих в придыхание уже заметет, в самом санскритском языке в
гима (зима),
гимават (зимовать),
агам (вместо
азам, мн.
асмас) и других случаях, но это еще только начало, малая примесь чуждого влияния или новоразвившихся личностей семейных. Всякий ученый знает, что
г или придыхание беспрестанно вытесняет
г и с санскритские в языке зендском и в его древнейших памятниках, писанных клинообразною грамотою и сохраненных без изменения твердостью Персепольских гранитов. Память о движении диких звероловов Германии от Мазендеранских гор до лесов Германии утратилась. Но в новом их жилище они, как мы видели, застали уже мирных туземцев (т. е. первопришельцев) вендов–славян и откинули их на север в болота прибалтийские и нидерландские (венды, морины, вильцы) и на юг в пригорья Альпийские (чехи, паннонцы, винделики); путь же германцев через Малую Азию и Элладу определяется, как мы видели, сродством языков и изменением первобытных форм, изобличающим влияние наречий семитических. Вероятность этого пути подтверждается каким‑то духовным сродством древних пелазгов с германцами и склонностью их к чисто бесформенному богопоклонению: ибо и пелазги, по Геродоту, имели своих богов, но ни имен, ни образов божеских не знали. То же самое подтверждается и древними окончаниями слов на, ибо общее эллинское окончание на с принадлежит эпохе позднейшей; то же самое еще более подтверждается лицевым очерком германца и его длинною физиономиею, напоминающею народы, живущие на юг от Кавказа. Мы видели, что семья германская принадлежит к зендо–персидскому отделу иранского племени; изучение же языка показывает, что дробление произошло после образования семейного быта: ибо названия всех степеней родства находят не только корень свой, но и полное уже развитие в славяно–санскритских первобытах. Заметим мимоходом, что напрасно бы стали считать слово
