Неужели же это курсанты, кировцы, которыми в Ленинграде так всегда любовались на первомайском и октябрьском парадах?
Мы впервые видели отступление, нам было больно и страшно оттого, что возможны, оказывается, обстоятельства, когда люди так безнадежно теряют достоинство, всякий воинский вид, утрачивают все, что мы называем словом «боеспособность». И все бойцы, бойцы на дороге, красноармейцы… А где же их командиры? Неужели полегли уже на поле боя, подымая свои подразделения в контратаки против наступающего врага?
Наконец-то, оставив за домами машину, вмешавшись в толпу, мы увидели лейтенанта, с красными кубиками на петлицах. Мы спросили его:
— Кто это, неужели курсанты?
— Всякие, — ответил он. — Из разных частей.
— А где же они, где курсанты?
— Курсанты? Да, наверно, еще там. — Лейтенант махнул рукой в сторону боя. — Все полягут. — И он исчез среди бойцов.
Мы ловили то одного, то другого красноармейца. Нам на ходу коротко рассказывали о минометном огне, о танках с огнеметами, об окружении, о десантах. Немец в этих рассказах выглядел могучим, бесстрашным, непреклонным. У него не армия, а беспощадная наступательная машина.
В человеческом месиве мы натолкнулись на человека в черном кожаном пальто, на красных петлицах которого было по одному ромбику. Человек был крупный, внушительный, и все же бойцы мимо него текли не останавливаясь. Мы поприветствовали его, подняв руки к пилоткам.
— Вы кто такие? — спросил он хмуро, скользнув взглядом по кубикам Михалева и по моим красным звездам на рукавах гимнастерки.
— Военные корреспонденты «Ленинградской правды», товарищ бригадный комиссар, — бодро отрапортовали мы.
— Вот что, — сказал он еще более хмуро: наши чины его не очень обрадовали. — Кроме вас, тут командиров не вижу. Приказываю принять меры, чтобы приостановить драп. Я комиссар этого участка обороны Мельников.
Мы открыли было рты, чтобы спросить, а что же надо делать, чтобы исполнить то, о чем он говорит, но бригадный комиссар сел в ожидавшую его машину и уехал в ту сторону, где шел бой, навстречу отступавшим. Машина его отчаянно сигналила и пробивалась вперед с упорством ледокола.
Что же, мы получили приказ. Его надо было выполнять. Нам помогло то, что в Яблоницы вскоре въехал грузовик, от которого чертовски вкусно пахло свежим, теплым хлебом. Кузов его был наполнен аппетитными, только что из печки, ржаными буханками.
Народ из рассыпанных частей был голодный. Не ели, должно быть, со вчерашнего дня. Всех привлекал этот чудесный запах.
Мы спросили старшину, сидевшего рядом с шофером, куда они везут свой груз.
— А уж теперь и не знаю куда, товарищи командиры, — ответил он, вылезая из кабины. — Все с адреса сбилось. Тыл полка стоял в Брюховицах, никого там уже нету.
— Так вот, ребята, — сказали мы, — есть приказ комиссара участка обороны остановить драп и накормить бойцов. Давайте-ка ваш хлеб пустим в дело.
Старшина пытался возражать: дескать, ему влетит за это. Но мы с Михалевым влезли в кузов и стали раздавать буханки. Собралась вокруг изрядная толпа. Мы требовали, чтобы от каждой группы подходил «старшой». Красноармейцы довольно быстро сколотились в такие группы. «Старшие» появились. Через полчаса Яблоницы с их прогонами, огородами, околицами, дворами превратились в лагерь. Всюду: на земле, на траве, на обочинах канав, на штабельках бревен, на крылечках, под навесами — группы бойцов. Режут хлеб, вскрывают консервные банки.
Тут мы впервые поняли значение всякого организующего начала. Человек, а в данном случае — боец, должен непрерывно чувствовать это начало. Под бешеным ударом немцев сегодня утром такое начало кое-где порушилось: то ли убило командира, то ли связь с соседом разладилась, то ли еще что, — и люди, всего минуту назад составлявшие подразделение, рассыпались на ничем не связанные между собой единицы. А единица — она только мнит о себе много, на самом же деле она и есть всего лишь единица. Она растерялась и побежала.
Грузовик с хлебом, появившийся в трудную минуту, напомнил людям, что где-то есть штаб, есть КП, руководство, которые помнят о бойцах, заботятся о них, что вслед за хлебом руководство пришлет новые части, артиллерию, танки… Вот уже два командира (мы с Михалевым) наводят порядок. И у людей на душе легче. Они снова попали в русло организованности.
