— Они все смертельно пьяны, — тихо сказал де Фокса, сжимая мою руку, — мне становится страшно.
— Не показывай, ради бога, вида, что ты испуган! — ответил я. — Если они заметят, что ты боишься, они почувствуют себя задетыми. Они не дурные люди, но когда напьются, превращаются в детей.
— Они не дурные люди, я знаю, — подтвердил де Фокса. — Они — как дети, но я боюсь детей!
— Чтобы показать им, что ты не боишься, тебе надо твердым голосом сказать: «Малианн» и одним духом осушить свой бокал, глядя им прямо в лицо.
— Я не могу больше, — сказал де Фокса. — Еще один бокал — и со мной будет покончено.
— Ради бога, не напивайся, — ответил я, — когда испанец напьётся, он становится опасен.
— Сеньор посол, — сказал один из финских офицеров, фон Гартман, по-испански, обращаясь к де Фокса, — в Испании, во время гражданской войны, я развлекался преподавая моим друзьям игру с пуукко. Это очень интересная игра. Хотите, я вас научу тоже, сеньор посол?
— Я не вижу в этом необходимости, — ответил де Фокса с плохо скрытой подозрительностью.
Фон Гартман, обучавшийся в кавалерийской школе в Пинероло и сражавшийся в Испании в качестве волонтера армии Франко, учтив, но не терпит противоречий; он любит, чтобы к нему относились с вежливым почтением.
— Вы не хотите, чтобы я вас научил? А почему? Это игра, которой вы должны научиться, сеньор посол. Смотрите: на стол кладут левую руку, растопырив пальцы, затем хватают пуукко правой рукой и решительным ударом вонзают лезвие в стол между двумя пальцами. Говоря это, он поднял свой пуукко и нанес удар между пальцами своей левой руки. Острие пуукко вошло в стол между указательным и средним пальцами.
— Видите, как это делается? — спросил фон Гартман.
— Вальгаме Диос![599] — воскликнул де Фокса, бледнея.
— Хотите попробовать, сеньор посол? — сказал фон Гартман, протягивая де Фокса свой пуукко.
— Я охотно попробовал бы, — заявил де Фокса, но я не могу растопырить пальцы, у меня пальцы, как на лапе утки.
— Странно, — сказал фон Гартман недоверчиво. — Покажите!
— Не стоит, — ответил де Фокса, пряча руки за спиной. — Это недостаток. Просто природный недостаток. Я не могу растопырить пальцы!
— Покажите, — повторил фон Гартман.
Все наклонились над столом, чтобы увидеть эти пальцы испанского посла, перепончатые, как у утки. А де Фокса прятал руки под столом, опуская их в карманы или убирая за спину.
— Значит, вы перепончатолапый, — сказал губернатор, потрясая своим пуукко. — Покажите нам ваши руки, господин посол.
Все, потрясая своими кинжалами, склонились над столом.
— Перепончатолапый? — протестовал де Фокса. — Я не перепончатолапый. Не совсем так, если хотите. Это просто немного кожи между пальцами.
— Надо разрезать кожу, — сказал губернатор, поднимая свой длинный пуукко. Это неестественно — иметь гусиные лапы.
— Гусиные лапки? — сказал фон Гартман. — У вас уже гусиные лапки в вашем возрасте, сеньор посол: покажите мне ваши глаза!
— Глаза? — спросил губернатор. — Почему же глаза?
— У вас тоже есть гусиные лапки, — сказал де Фокса.
— Покажите-ка ваши глаза!
— Мои глаза? — повторил губернатор встревоженным голосом.
Все склонились над столом, чтобы поближе рассмотреть глаза губернатора.
— Малианн! — сказал губернатор, поднимая стакан.
— Малианн! — ответили все хором.
— Вы не хотите пить с нами, господин посол? — спросил губернатор тоном упрека, обращаясь к де Фокса.
— Господин губернатор, господа! — сказал серьёзно испанский посол, вставая с места. — Я не могу больше пить, я заболею.
— Вы больны? — спросил Каарло Хиллила. — Вы в самом деле больны? Пейте же! Малианн!.
— Малианн! — ответил де Фокса, не поднимая стакана.
— Бога ради, Огюстен, — забормотал я, — если они поймут, что ты не пьян, ты пропал… Чтобы они не поняли, что ты не пьян, надо пить, Огюстен. Когда находишься в компании финнов, надо пить; тот, кто не пьет с ними, не напивается с ними вместе или запоздает по сравнению с ними хотя бы на два-три малианна, на две-три рюмки, становится человеком, которому нельзя доверять; все смотрят на него с подозрением. Бога ради, Огюстен, только бы они не заметили, что ты не пьян!
