Они уселись на подушки, набросанные на полу. Умница держала швею за плечи и продолжала щебетать:
Как ты сегодня одета прекрасно, особенно сегодня. У тебя такая бездна фантазии, мой друг, всегда, нет ты швея совершенно изумительная. Знаешь мне совершенно надоели эти черные платья, которые я всегда ношу, этот лабораторно-университетский и академический запах. Я хочу одеваться как ты.
Швея сняла ее руки со своих плеч и мяла их.
А я провела с твоим мужем столько времени напрасно. Я застала его в твоем кабинете, занятого чем то подозрительным. По моему, он рылся в твоих вещах. Дурак, краснобай, лицедей, он отыскивал по-видимому каких-то доказательств. А что он надеялся там найти — совершенно не понимаю.
Он разводил вещи нескончаемые и невероятно и из-за чего. Какие глупости, что за ерунда. Боже, какие идиоты мужчины.
Да, да ты напрасно так одета. Тебе давно пора расстаться с солидностью. Она тебе совсем не к лицу. На сколько лет ты старше меня. На четыре года. Но этого нельзя сказать. Ты прекрасна. Дай мне растрепать твои волосы.
Умница смотрела на швею с восхищением. Это замечательно, это необычайно. Ты так хороша сегодня. Она гладила ей брови, смотрела на ее виски, где билась вена. Знаешь что, уступи мне твое платье. Я хочу быть в твоем платье в лесу. Боже, как это будет забавно.
Швея вскочила и стала раздеваться. Умница последовала ее примеру. Через минуту платья образовали такой же ворох, какой недавно делали листки, написанные умницей.
Посередине комнаты стояли они голые и безобразные. Зеркала отражали их груди, упавшие и усталые. Их ягодицы были впалые и некрасивые. В них не было ни той радости, ни того очарования, каким дышали их воспламенившиеся лица. Но зрелище их тел было друг для друга непостижимо.
Ноги умницы были длинные, но толстые грузные и тяжелые, по сравнению с остальным худым телом почти без грудей. Швея была тонконогой, несколько поколебленной, нарушенной в своей архитектуре и только плечи ее носили в себе нерушимое обаяние.
В зеркале они видели друг друга, следили друг за другом воспламененными глазами, тянулись друг к другу, изнемогали, томились, болели и вот опять хохотали.
Взявшись за руки они прыгали по ковру, гонялись друг за другом вокруг кресла, уронили стол, не обратив никакого внимания на то, что с него на пол полетела какая-то дрянь. Потом швея подхватила со стола исписанные листки. Умница последовала ее примеру. Они стали кидать кверху и по комнате, реяли листы исписанные одним словом словом щеголь щеголь.
Тикание часов вернуло их к действительности. Сразу они взглянули на циферблат. Время бежало. Умница вторично испытала то же состояние, какое она испытала, когда бросила писать щеголь. Швея пережила тоже впервые. Сожаление бесконечное закралось в них. Но когда они, после того как взглянули на часы, пытались продолжать свое веселье, — у них ничего не вышло. Мгновение уже сломило их. Они разъединили руки и только еще улыбались. Надо одеваться — сказали они хором.
Швея нагнулась к платью умницы, но та остановила ее. Нет не надо, оденься так, как ты была. Мне все равно, как я буду одета, но мне хочется, чтобы та была такой, как была только что, я хочу видеть тебя такой же, такой же, а не другой.
И я также — сказала швея.
Они одевались проворно и быстро. По секундам они останавливались, смотрели друг на друга с восхищением и опять одевались. Их волосы метались как копны бросаемого сена. Пахло, было прекрасно. Швея подошла и открыла окно. Полуденная теплота ворвалась вместе с ароматом и свежестью деревьев. С ней ворвался гул и гуденье и шум и стон их города. Умница приблизилась к ней. У окна стояли они обнявшись, почти вцепившись друг в друга и смотрели улыбаясь, блаженствуя восхищенно, следили глазами по кровлям напротив за улицей внизу, изредка пересекаемой спокойной почти загородной подымаемой к ним наверх свое показное спокойствие.
— Надо ехать, сказали они хором.
— Мы и так опаздываем, добавила швея.
— И очень, сказала умница. Ты поедешь прямо в лес, добавила она. Я же заеду всетаки домой, мне надо переодеться. Я не хочу быть такой некрасивой. Ты будешь скучать без скуки.
