Разстрига опаздывал и торопился. Он совершал свой туалет с рачительностью и вкусом, оставшимися с того дня, как он впервые переменил на этот костюм шляпу.
Нанизывая свои жесты и действия вместе с мыслями точно бусы, он не мог однако не останавливаться над каждым предметом, брать его в руки, трогать, пробовать, щупать, вертеть, пробовать и пробовать.
Что за глупая история и что за общество беспокойных людей, не думающих ни о чем, кроме сутяжничества и сплетен. Он сам заразился этой гадостью, от которой его могли бы излечить врачи, если бы он к ним обратился да и то он не знал этого наверное. Не знал и не предполагал как выйти из этого положения, казавшегося ему достаточно неподходящим.
Он достал из ящика стола бумажник, но этот бумажник ему показался неподходящим и поэтому он достал его и положил его снова в ящик. Тогда он достал другой, но этот был мал для его кармана, его пришлось достать и опять спрятать в стол. Но обойтись без бумажника нельзя было и потому он прошел, чтобы достать бумажник бывший в кармане костюма, который он только что снял. Но этот, как и костюм был связан с неприятными воспоминаниями. Поэтому он не взял и его. Но что было ему делать с деньгами. Он положил их в карман жилета. Невозможно. Нужно было искать еще бумажник. Разстрига пошел в комнаты жены и стал рыться в ее вещах. Это было недопустимо, но совершенно необходимо. Среди множества кошельков, которые он нашел в одном из ящиков ее шкафов, он долго не знал на котором остановиться. Одни были слишком светлыми, другие слишком маленькими. Наконец он нашел один, который был спокоен и походил на мужской. Но открыв его он нашел инициалы, которых не понял: Закрыв ящик, он вынужден был вернуться к себе достать из стола бумажник который сперва он признал неподходящим и положил его в карман.
Это было ему неприятно, но неизбежно. Подойдя к шкатулке стоящей на столе в его гардеробе, он открыл ее и стал выбирать перчатки. Положение это совершенно невыносимо — иметь такой вкус, какой был у него сегодня. Решено взять пару наудачу. Нет, с такими перчатками он не пойдет в лес, тем более, что они не нравятся. Он заколебался. Не нравятся его жене, решил он под конец, как бы наученный горьким опытом. Он стал выбирать другие. Выбрал. Но когда подумал о шляпе, то решил, что сегодня никакую шляпу к ним не подберешь. Потом он пошел надевать шляпы, решив потом вернуться к перчаткам.
Только не серый цвет, решил он, во всяком случае, не серый. Ему хотелось не то чего то коричневого, не то неизвестно какого. Отчаянная мысль было отбросила его к серому цилиндру. Но это было невозможно. Посмотрев на себя в зеркале он решил, что наденет именно серый котелок. Но рубашка была невозможна. Поэтому он разделся и оделся снова. Теперь было ничего. Но какой выбрать галстук. В этом море пестрых кусков материи он чувствовал себя совершенно беспомощным. В несколько минут комната обратилась в хаос материи. Боже, до чего он сейчас походил на свою жену, когда она стоит в своем ателье посреди набросанных на ковер материй. Что за бесхарактерность? Он выбрал черный галстук гладкий. Но это капитуляция это умалчивание отсюда было недалеко до монастыря. Ну что же такое ведь он разстрига.
Но какой из черных. Гладкий или рипсовый. В крупную полоску или мелкую. Опять трудности были непреодолимыми. Наконец выбрал, решив, что совершил необычайный подвиг. Но когда он вспомнил о перчатках, его терпению не было сил. Он разделся вновь и лег. Полежав несколько секунд, он встал и снова стал одеваться в то же самое.
Но рубаха была измята. Другой точно такого же рисунка не было. Нет положительно он сошел с ума. Чтобы выбрать подходящие. В новой рубахе он чувствовал себя как в железной. Но надо же было одеваться и ехать.
Вот печальный результат того, что он проносил всю жизнь духовное платье и теперь должен учиться всему этому. Если бы он был щеголем. Он неоднократно присутствовал на сценах его одевания. С какой безупречностью верностью одевался его друг. Каким верным был его глаз, точный вкус, с какой грацией и без колебания он все это делал. А он.
