Вейслинген, не отвечая, ходит взад и вперед.
Будьте повеселей! Снимайте доспехи! Где ваше платье? Я надеюсь, что все цело. (Слуге.) Позовите его слуг и развяжите тюки, да смотрите, чтоб ничего не пропало. Я могу сам одолжить и мое платье.
Вейслинген. Оставьте меня, мне все равно.
Гец. Я могу вам дать красивое свежее платье. Правда, оно полотняное. Мне оно стало узко. Я был в нем на свадьбе всемилостивейшего господина нашего — пфальцграфа, тогда еще ваш епископ так разгневался на меня. За две недели перед тем я потопил на Майне две его барки. Поднимаюсь я в трактире «Олень» в Гейдельберге с Францем фон Зикингеном по лестнице. Почти в самом конце ее есть площадка с железными перильцами. На ней и стоял епископ и подал руку Фрацу, когда тот проходил, а затем и мне, когда я прошел за ним следом. Я усмехнулся про себя, подошел к ландграфу Ганаускому — очень я его любил! — и сказал: «Епископ подал мне руку, бьюсь об заклад, что он не узнал меня». Епископ услышал, — я нарочно говорил громко, — подошел к нам с высокомерным видом и сказал: «Вы правы, я подал вам руку только потому, что не узнал вас». А я ему на это: «Господин мой, я и сам догадался, что вы не узнали меня, можете взять ваше рукопожатие обратно». Тут человек этот от злости покраснел как рак и побежал жаловаться пфальцграфу Людвигу и князю Нассаускому. Мы потом часто потешались, вспоминая об этом.
Вейслинген. Пожалуйста, оставьте меня одного.
Гец. Но отчего же? Успокойтесь, прошу вас. Вы в моей власти, а я не злоупотребляю ею.
Вейслинген. Этого я и не боюсь. Ведь это ваш рыцарский долг.
Гец. И вы знаете, что он священен для меня.
Вейслинген. Я в плену, остальное мне безразлично.
Гец. Вы не должны так говорить. Если бы вы имели дело с князьями, они б посадили вас на цепь в глубоком подземелье и сторож не давал бы вам уснуть своими свистками.
Входят слуги с платьем. Вейслинген переодевается. Входит Карл.
Карл. Доброго утра, отец!
Гец(целует его). Доброго утра, мальчуган. Ну, что ты поделывал?
Карл. Я очень хорошо вел себя, отец! Тетя сказала, что я умница!
Гец. Вот как!
Карл. Ты мне привез что-нибудь?
Гец. На этот раз не привез.
Карл. А я много учился.
Гец. Да ну?
Карл. Хочешь, я тебе расскажу о добром мальчике?
Гец. После обеда…
Карл. А я еще кое-что знаю.
Гец. Что б это было?
Карл. Якстгаузен — селение и замок на Яксте — уже двести лет принадлежит господам фон Берлихингенам по праву наследия и собственности.
Гец. А ты знаешь господина фон Берлихингена?
Карл в недоумении смотрит на него.
(Про себя.) Он, пожалуй, от большой учености и отца не признает. Кому принадлежит Якстгаузен?
Карл. Якстгаузен — селение и замок на Яксте…
Гец. Я не об этом спрашиваю. Я знал каждую дорогу, каждую тропинку, каждый брод, прежде чем узнал, как зовется река, селение и замок. Мать на кухне?
Карл. Да, отец. Она готовит брюкву и баранину.
Гец. Ты и это знаешь, кухонных дел мастер?
Карл. А мне тетя на сладкое испекла яблоко.
Гец. А сырого ты не можешь съесть?
Карл. Так вкусней.
Гец. Тебе всегда надо что-нибудь особенное. Вейслинген! Я сейчас вернусь к вам. Мне все-таки надо повидать жену. Идем, Карл.
Карл. Это что за человек?
Гец. Поклонись ему, попроси его быть повеселее.
Карл. Эй, человек! Право, развеселись! Скоро обед поспеет.
Вейслинген(берет Карла на руки и целует). Счастливое дитя! У него одна печаль, что суп запоздал. Дай бог, чтоб мальчик этот доставил вам много радостей, Берлихинген.
Гец. Где ярче свет, там гуще тени, но я и на это согласен. Ну, пойдем, посмотрим, как там.
Вейслинген. О, если б я проснулся и все оказалось бы сном! Во власти Берлихингена! Я едва освободился от него, я как огня боялся мысли о нем, я надеялся его одолеть. А он — прежний, верный Гец! Боже правый, чем все это кончится? Вот ты и вернулся, Адельберт, в ту залу, где мы играли детьми, ты дорожил им тогда, ты любил его, как душу свою. Кто может, приблизясь к нему, ненавидеть его? Ах! Я чужой здесь. Ты прошло, счастливое время, когда у камина еще сидел старый Берлихинген, а мы играли вокруг него и любили друг друга, как ангелы. Как будет беспокоиться епископ и мои друзья! Я знаю — вся страна сочувствует моему несчастию. Что мне в том! Разве они могут мне дать то, к чему я стремлюсь?
