Такая весна хороша для посевов. К концу мая по всему верховью поднялись озимые и яровые. Ячмень даже закрасовался колосьями. Подсолнух своими широкими сизыми шляпами укрыл землю. Кукуруза поспешила выкинуть восьмой лист и стояла стройная, молодая, как невеста. Но и сорняки, понимая толк в тепле и влаге, тоже не дремали. Поэтому Илье Голубкову на своих ста гектарах кукурузы пришлось в первых числах июня провести третью, дополнительную культивацию. К июню дожди поубавились, тучи над горами не собирались, земля подсохла, и «Беларусь» на высоких резиновых ногах расторопно, не мешкая, шагал и шагал по рядкам. Подходил к концу загона и сразу же, подняв культиватор, как птичка-трясогузка хвост, теми же быстрыми шагами отправлялся обратно…
Квадраты! Рядочки были и раньше, а вот квадратов не было: новшество! На счастье нашего новатора, как мы уже знаем, в верховьях Кубани прошли майские дожди, В июне стояла теплынь, и кукуруза быстро пошла в рост: стебли, сочные, налитые, выстроились, как на шахматной доске, — любо глянуть! Куда ни повернись — всюду квадраты и квадраты. Хочешь, направляй «Беларусь» поперек или вдоль, а хочешь — гуляй от угла к углу — все одно, никакой разницы. Даже Илья, сам производивший посев, пускал трактор по рядкам и не верил, что так, один в один, кукурузные стебли раскинул не человек, а машина — какая умница!..
Степь скучна и безлюдна. Исчезли знакомые с детства степные звуки, мотор заглушил даже жаворонка. Повисала бедная птичка в небесах, сверлила синеву, заливалась на все лады, а на земле ее песню не слышали… Мотор задавил, изничтожил развеселую, черневшую точечкой певунью, и пропала, сгинула, можно сказать, единственная степная радость.
Что и говорить, жаворонку состязаться с тракторами трудновато, и то верно, что техника на полях нынче уж никого не удивляет. Ко всему люди привыкают. Возможно, и не было бы большой нужды говорить о жаворонке и тракторе, если бы не одно весьма и весьма важное обстоятельство. Какое? Стеша, Илюшина любовь! Случается такое разве что в осеннюю непогоду. Небо затянули седые, неласковые тучи, денек выдался тусклый и тоскливый, повсюду, куда ни взгляни, печаль и скука. И вдруг тучи раздвинулись, и в просвет, как в огромное окно, хлынули лучи, сильные, яркие. Все вокруг вмиг преобразилось, помолодело и похорошело, и уже не было ни осеннего ненастья, ни серенького и печального денька.
Для Ильи таким радостным лучом была Стеша. Она вышла из лесной полосы, и так неожиданно, что Илья, увидев ее, от удивления остановил машину и приподнялся на сиденье, как всадник на стременах. Неужели Стеша? Две косы плетями лежали на груди — ее косы, ее… Сомнений не было: она, Стеша! Да и кто же еще сюда придет? Илья улыбнулся и прибавил газу, и работа, обыденная, будничная, сразу приобрела для него какой-то особенный смысл. Басовитее и ровнее запел мотор, зубцы колес мягче давили распушенную землю, и даже песня жаворонка (вот диво!) неведомо как прилетела из поднебесья. И утро показалось ему еще светлее, еще ярче, — таким оно еще никогда не бывало. И листья кукурузы, унизанные росинками, не блестели, как обычно, а жарко полыхали. И «Беларусь», точно умнейший конь, понимал радость своего хозяина, шел быстрее обычного (пусть-де Стеша посмотрит, как он умеет ходить!). Сошники уж очень близко подходили к стеблям, чуть зацепи — и нет стебля! Не цепляли, сбивали росу с листьев, крошили землю, срезали сорняки, и ни один сошник не касался стебля… Илья улыбался, и тоже не так, как обычно; исчезли усталость, сонливость, хотелось не сидеть, а стоять за рулем и горланить песню.
На Стеше было хорошо знакомое Илье платье — серенькое с горошинками. Она шла по рядку наперерез трактору, наверно, хотела преградить дорогу и остановить — она имела такое право! Подбирала подол платья, чтобы не заросить горошинки, шла смело, так обычно ходят молодайки, когда они, оставшись дома, соскучатся по мужьям и приносят им на поле еду. И Стеша что-то несла в узелке. Неужели завтрак? Какая догадливая Стеша! Еще и не жена, а знает, что Илья не завтракал. Она еще не приблизилась и не преградила дорогу, а Илья остановил трактор и, не чуя ног, прыгая через стебли, побежал ей навстречу. Обнял любимую и желанную, и тут, на шахматном поле, целовал и целовал, сколько хотел. Ох, уж этот Илья, не может без поцелуев! Стеша уронила узелок, вырывалась, да разве из этих ручищ вырвешься…
