— На оракуле такое не узнаешь… У Нестерова должность, он при партии, ему все секреты известны… Так что, Илья, надо нам поразмыслить, как из Трактовой выпорхнуть бы поаккуратнее.
— Можешь, Яков, улетать, а я из Трактовой никуда не подамся. Тут родился, тут возрос…
— Смотри, Илья, припечет под тем местом, на каковое садимся, так сам побежишь.
— Без земли мне не жить… Как без земли?
— Проживем в сторожах. Пообвыкнем. Живут же люди. — Скобцов поднялся. — Побеседуй с племянником. Главный агроном района, ему-то все ведомо.
Илья Фомич промолчал. Поговорить с племянником, сыном сестры, можно. Да будет ли какой толк? Агрономию Андрей, верно, знает. Они молча прошли к воротам. Скобцов ушел домой, а Илья Фомич смотрел на пылавший в закатных лучах золотой крест колокольни, думал. Дотемна не находил себе места. Приползли арбы, груженные сеном, — не арбы, а две копны вползли в ворота. Повеяло запахом сухого разнотравья. Илья Фомич взобрался на воз, вилами нанизывал слежавшееся сено, нагрел чуприну и малость успокоился.
У ворот застучали и смолкли колеса. Илья Фомич удивился и обрадовался, когда племянник смело, как свои, распахнул ворота и крикнул:
— Дядя Илья! Принимай гостей!
— Андрюша?! Откель? Милости прошу, заезжай!
Глухо постукивая втулками, тачанка вкатилась во двор. Илья Фомич заспешил к Андрею, на бегу стряхивая с горячих плеч сенную труху. «Ой, молодец Андрей, или угадал, что зараз мне нужен, и сам заявился, или такой случай…» Они обнялись.
— Познакомьтесь, дядя, — сказал Андрей. — Абдулах Хизирович. Из аула Бесленей…
Только теперь Илья Фомич заметил на тачанке горца в бурке. Подбирая полы, тот устало, как больной, сошел с тачанки, протянул Илье Фомичу руку, не сказав при этом ни слова. Был он высок, строен, носил кубанку, галифе, сапоги с короткими голенищами, зеленоватый френч с накладными карманами. Дымил папиросой и посматривал на дом, светившийся окнами, на рвавшегося с цепи пса, величиной с добрую овцу. Подошел к свежему стожку, ноздрями глубоко втянул воздух, тяжко выдохнул. «Ишь как глотает запах сена, — думал Илья Фомич, — видно, давненько не нюхал скошенной травы…»
Илья Фомич пригласил гостей в горницу. Сидевшему возле осокоря родителю крикнул, чтобы тот ложился спать. Гордею и Тимофею, которые весело здоровались с Андреем, сказал:
— С братом еще успеете потолковать, управляйтесь по хозяйству, Андреевым коням дайте овса, только повремените, нехай сперва поостынут. — И к Андрею: — На рысях неслись, Андрюша?
— Ехали хорошо…
Жене Прасковье, женщине молчаливой и покорной, Илья Фомич велел накрывать стол и приготовить постели. Дуняшке приказал сбегать в погреб и принести вишневку, соленых арбузов и моченых яблок. В сенцах задержал Андрея, шепнул:
— Имеется добрый холодец… А как гость? Свинину употребляет?
— Мы, дядя, голодные, так что подавай на стол все, что имеешь.
Сели ужинать. С потолка свисала лампа, свет из-под абажура освещал худое, с тонким, хрящеватым носом и ввалившимися щеками лицо горца. Изредка он поглядывал на хозяина, и взгляд его был тяжел, неласков. Наклонялся над тарелкой, жевал старательно, на впалых щеках подплясывали желваки. Сухое, темное лицо не навещала улыбка. Когда Илья Фомич сказал жене и Дуняшке, чтобы ушли из горницы и больше не появлялись, плотно сжатые губы горца тронула грустная улыбка, и он спросил:
— По горским обычаям живете, Илья Фомич?
— Горский обычай или казачий, а без баб спокойнее…
Илья Фомич не знал, что одна из баб, молодая и любознательная Дуняшка, притаилась за дверями соседней комнаты, и чуткие ее уши ловили каждое слово. Припадала к замочной дырочке и видела: приезжий охотно пил вишневку и жадно ел, наклоняясь над тарелкой холодца, вилкой счищал тонкую, похожую на иней корочку застывшего сала. На хлеб намазывал горчицу и, не кривясь, клал в рот. «Ничего, по-нашему уплетает холодец и горчицу», — подумала Дуняшка.
— Как живут казаки и горцы? — спросил Абдулах Хизирович, излишне чисто выговаривая русские слова. — Мирно? Или враждуете?
— Живем, в общем, без вражды… Угощайтесь кавунами, они у нас свои. Сорт скороспелый, сильно мякоть сочная, и в солке лежат свеженькие до самой весны…
