— Братушка! Погляди, как надо бить! Вот так, вот так…
— Это тебе, Сеня, не книжки читать, — заметил Ульян, положив железо в горно. — Тут требуется и силенка и ухватистость. У Андрея это получается…
— Нету у Семена сноровки, — сказал отец. — Дело ему непривычное.
После ужина Семен и Андрей собрались на гулянку. Над Трактовой кружился снег, видимый на свету возле окна. На улице, несмотря на снег, играла гармонь, слышались девичьи припевки, тихие, приглушенные темнотой и метелью… Афанасий Лукич сидел на стульчике возле порога, курил, пуская дым в приоткрытую в сенцы дверь. Когда Семен и Андрей хотели выйти из хаты, старик встал и сказал:
— Куда собрались, братовья?
— Пойдем, батя, попарубкуем, — ответил Семен.
— Идите, идите, пока годы молодые, — согласился старик. — Только, слышишь, Семен, не сманивай Андрея в город.
— Я не сманиваю, батя, — сказал Семен. — Но учиться Андрею нужно. Молотобоец он хороший, силенка у него имеется, а вот ума…
— И ума хватит, — перебил Афанасий Лукич. — Ежели все станут грамотными да образованными, то кто, скажи, будет работать? Хватит и того, что в роду Маслюковых возымелся один ученый… Чего еще? Мало, а?
— Да, батя, мало…
— А я скажу, немало, — стоял на своем отец. — Я так, сыну, сужу: ученых на свете уже много есть, а еще больше их расплодится в будущем. Так что всем и дела не отыщется. Нехай твой брат обучается работе не головой, а руками. Познает кузнечное мастерство, вот и будет у него на всю жизнь живая копейка. Кузнечное дело горячее и завсегда в жизни потребно… Без кузнеца людям не прожить.
Семен промолчал, не стал спорить с отцом. Братья вышли из хаты. Пушился снег, не снег, а вата развешана на плетнях, на крышах, на деревьях. Семен был без шапки. Снежинки засевали его цыганскую чуприну. Андрей поверх кубанки повязал башлык. Закурили, постояли возле ворот, как бы обдумывая, куда идти. Замерла гармонь, умолкли девичьи голоса. Стало так тихо, что казалось, было слышно, как на плечи садились снежинки.
— Семен, батю не расстраивай, — сказал Андрей, когда они шли по улице. — Он влюблен в кузнечное дело, да и на рабфак я все одно не поеду.
— Почему? Чудак!
— Учись один. Ты к этому способный. Да и прав батя, жизнь у ученых, по всему видно, будет сильно затруднительная, насидятся, бедняги, без дела.
— Отец рассуждает со своей колокольни, — ответа Семен. — А она у него низенькая…
— Через год стану кузнецом, — говорил Андрей, не слушая брата. — Женюсь. Отойду от батька и заживу сам себе хозяином.
— Ну что ж, живи, — согласился Семен. — А на ком думаешь жениться? Не секрет?
— Есть у меня одна зазнобушка… Раису Карташову знаешь?!
— Нашу соседку? Тонконогую девчушку?
— Ее… Верно, была тонконогая, а стала во всей форме. — Андрей помолчал, гордо подняв закутанную башлыком голову. — Зараз Рая — красавица на всю Трактовую… И работящая такая, Сеня, ухватистая… Вот мы с ней и заживем припеваючи…
Обычно днем Семен читал или уходил бродить за Кубань. По вечерам зачастил на гулянки.
— Хоть тут, в станице, мамо, попарубкую, — говорил он. — А то во время учебы да и после учебы уже не доведется.
Мать кивала, соглашалась.
— И хорошо, Сеня, что ходишь на гулянки. Может, невесту облюбуешь?
— О невесте думать, мамо, рано.
— Отчего рано? Ох, гляди, сыну, чтоб не опозднился!
В Трактовой, как и во всех станицах, для зимних гулянок парни в складчину нанимали хату. В эту зиму трактовские парни и девушки собирались на краю станицы у пастуха Силантия. Разумеется, не со всей станицы, а только с той ее половины, которая называлась Закурганной. Добрая половина Трактовой лежала за двумя курганами — отсюда и название.
Платили Силантию не деньгами, а натурой: мукой, яйцами, маслом, салом, картошкой. Неказистая хатенка Силантия по-старушечьи гнулась под прелой соломенной крышей. В ней было две комнаты: небольшая, похожая на чулан, и побольше. В той, что побольше, и собирались по вечерам закурганцы. В нее вели просторные сенцы, зимой и летом пахнущие мышами и квашеной капустой. В любой час суток в сенцах густела такая темень, что можно было и покурить тайно, привалившись спиной к стене, и приголубить в углу, если случится, какую девушку, и можно поручиться, что никто этого не увидит.
