— Вот и хорошо, Андрюша, — растроганно ответила Ольга.
«Ночью, когда мы останемся наедине с Холмовым, я смогу поговорить с ним по душам, — между тем думал Проскуров. — И речь поведу не о письме Ольги, не о ее женских тревогах. Напрасно она думает, что мужу нужны какие-то врачи, а тем более психиатры и невропатологи. Держится он спокойно, суждения у него логичны и по мысли не просты. Скорей всего, беда Холмова, его, если можно так сказать, трагедия, в том, что он никак не может привыкнуть к своему новому качеству. Откровенно поговорю с ним о том, чтобы он смирился со своим новым положением. К сожалению, таков неумолимый закон жизни. Скажу без обиняков, чтобы не утруждал себя хлопотами, не странствовал бы по районам и не приезжал бы в Южный для того, чтобы спросить, что на Прикубанье делается, а что не делается и почему. Сообщу ему и о том, что всегда готов выслушать совет друга, однако при условии, если он откажется от активной деятельности и привыкнет к своему новому положению. Особенно буду настаивать, чтобы Холмов перестал готовить лекцию. Медянникова перестаралась по своей старой комсомольской привычке. Поговорю об этом и с ней…»
Когда начало смеркаться и из-за гор выкатилась совсем бледная луна, Ольга предложила поехать на загородный пляж. Поехали все, даже Верочка, так что «Чайка» была нагружена дополна.
Пляж находился в десяти километрах от Берегового. Сперва дорога повела невысоким густым лесом, затем по некрутому спуску свернула к берегу. Пока ехали, сумерки совсем загустели. Полная луна поднялась над морем, и была она не желтая, какая бывает в степи, а голубая. Наверное, оттого, что смотрела не на пшеницу, а на синюю морскую воду. На чистый мелкий песок слабо накатывались волны, плескались тихо, еле-еле слышно.
Женщины купались отдельно. Верочка по-девичьи пугливо вскрикивала, и звонкий ее голос эхом отзывался в горах. Чижов и Игнатюк поплыли по дрожащей лунной дорожке, и головы их, как шары, покачивались на воде. Только Проскуров и Холмов никак не решались войти в море. Голышами сидели на теплом, еще не успевшем остыть песке, смотрели на море, на блестевший на воде пояс из лунного серебра, и смотрели так внимательно, будто впервые видели.
Холмов набрал в пригоршню песок и, выпуская сквозь два пальца золотую, похожую на шнурок струйку, молчал. Еще зачерпнул и сказал:
— Послушай, Андрюша…
Такое сердечное обращение насторожило Проскурова. Раньше, помнится, Холмов так к нему не обращался. Это были не его слова, не его голос, не его интонация. Раньше он обычно говорил: «Послушай, Андрей, что я тебе скажу…» Или: «Слушай меня, Андрей, внимательно и наматывай себе на ус, какового у тебя еще нет…» Теперь же: «Послушай, Андрюша…»
Холмов перестал цедить песок из пригоршни. Нахмурился и надолго умолк. Молчал и Проскуров. Ему казалось, что рядом с ним сидел не Холмов, а какой-то незнакомый ему голый мужчина. Чтобы как-то отогнать от себя эту мысль, Проскуров угостил друга папиросой, посмотрел на его бледное при свете луны лицо. Сам прикурил, бросил горящую спичку в море и сказал:
— Так что?
— Слушай, Андрей, внимательно и наматывай себе на ус!
— Вот это уже твой голос и твои слова.
— Андрей, приходилось ли тебе беседовать с Лениным?
— Да ты что, Алексей? — удивился Проскуров. — Никак я не мог с ним беседовать. Когда Ленин умер, мне еще и трех лет не было.
— Не лично, а мысленно, — пояснил Холмов. — Тут, в Береговом, я иногда беседую с Лениным.
— И что же?
— Вижу его перед собой как живого. Стоит, смотрит на меня, а я перед ним как на исповеди. Спрашиваю, беседую. На любую тему, на какую пожелаю. Поговорю с ним, душу отведу, и мне станет легче, и в голове многое прояснится, и думается хорошо. — Набрал в пригоршню песка, помолчал. — Попробуй, Андрей. Советую. Такие беседы и полезны и поучительны. Только для того, чтобы успешно беседовать с Лениным, его надо много читать.
— Боюсь, не хватит ни времени, ни воображения, — отшутился Проскуров.
— Опять — не хватит времени! А ты поднатужься и найди время и воображение, — советовал Холмов. — Ты находишься в строю, и тебе это важнее, нежели мне, уже отошедшему от живого дела. Постоянно обращаясь к Ленину, ты сможешь проверять, контролировать свои поступки, действия, тебе легче будет определить, что делаешь правильно, а что неправильно, где ошибаешься, а где нет.
