Ужинать пригласили и Кузьму. Не думал Работников, что у Холмова есть такой кряжистый, заросший курчавой бородой брат. Он показался Работникову похожим на цыгана, одетого в поношенный казачий бешмет, в казачьи, широкие в мотне шаровары с вобранными в чулки штанинами.
Холмов от водки отказался, сказав, что пить ему нельзя. Пришлось Работникову выпить с Кузьмой, закусили нарезанными на тарелке помидорами. Потом появилась сковородка, полная шипящей яичницы, поджаренной на сале. Ели и разговаривали о том о сем. Только тут Работников узнал, что Холмов пешком идет в свою станицу Весленеевскую, что у него с братом один конь на двоих и что в седло они садятся поочередно. Рассмеялся и сказал:
— Такое, честно говоря, в моей голове не умещается! Пешком? Это же что такое? При нашей технике двигаться шагом? Ради чего, Алексей Фомич?
— Захотел прогуляться по белому свету, — смущаясь, сказал Холмов. — Посмотрю, что делается на прикубанской земле, как люди живут-поживают.
— Да разве, честно говоря, тогда, когда ездил на «Чайке», не насмотрелся? — спросил Работников.
— И тогда смотрел, и еще хочется посмотреть. — Холмов улыбнулся Анастасии, которая все время с удивлением поглядывала на него. — Да, давненько, ох как давненько не ходил по земле, вот так, пешком! — И как бы для оправдания добавил: — Да и нету теперь у меня машины.
— Эх, Алексей Фомич, горюшко ты мое! — сочувственно сказал Работников. — Нету машины? Да позвонил бы мне! Я снарядил бы «Волгу». Поезжай, куда хочешь, смотри все, что тебе вздумается, и без хлопот.
— На машине не то. — Опять Холмов встретил удивленный, немигающий взгляд хозяйки и улыбнулся ей. — Видел небось, как в кино показывают иногда замедленную съемку? Когда все делается быстро, то трудно рассмотреть иные важные детали, а когда медленно, то ясно видно все подробности. Вот и у меня получится как бы замедленное наблюдение жизни. Смогу получше рассмотреть и людей и природу.
— Сказывали старые люди, что когда-то давным-давно, — вдруг заговорила Анастасия, — сказывали те люди, что тогда по земле босиком ходил Иисус Христос. Это правда?
— И такое придумала, Анастасия! — сердито буркнул Работников. — Помолчала бы…
— Может, я что не так сказала? — Глаза у Анастасии округлились. — Так я только спросила про то, что старые люди сказывали. Я же сама толком не знаю.
— Ладно, ладно, мать, — сказал Работников. — Пойди и подбери самый лучший кавун.
Анастасия ушла. Холмов положил на стол коробку «Казбека» и спички. Все трое закурили, и Кузьма сказал:
— Это братуха ради меня шагает в Весленеевскую. Коня у меня отбирают. Беда!
— Верно, и брату помочь нужно, — подтвердил Холмов. — Нехорошо с ним поступили местные власти. Природный же табунщик. Как же ему жить без коня?
— Это справедливо, без коня трудно, — согласился Работников. — Я сам когда-то служил в кавалерии. И до сих пор люблю лошадей.
Когда речь зашла о лошадях, Кузьма, воспользовавшись удобным случаем, попросил у Работникова овса. Хотя бы с ведро. Работников весьма сочувственно отнесся к просьбе старого табунщика. Но беда в том, что уже было поздно, овес хранился в амбаре, а кладовщик жил где-то на краю станицы. Работников посоветовал покормить коня травой, что лежала в мешке.
— Преотличная, свежая трава! — добавил он. — В лесу брал.
Трава, хотя и взятая в лесу, хотя и свежая, она и есть трава, и с овсом ее не сравнить. Но что поделаешь! После ужина Кузьма ушел под навес, вывалил из мешка действительно свежую и сочную траву. Толкнул задремавшего Кузьму Крючкова и сказал:
— Бери, подкрепляйся. А овес на ночь есть вредно. Еще отяжелеешь и не сможешь летать вскачь. Так что для своей же пользы ешь траву. Это вроде как людям простокваша на ночь. А завтра, помяни мое слово, завтра я обязательно раздобуду овса. Этот Работников тоже в прошлом конник и человек душевный.
Кузьма Крючков кивнул и стал есть траву.
