Ждал Холмов брата. Думал, что вот Кузьма подойдет и скажет: «Пора, брату ха, собираться в дорогу. Все одно и мне и тебе не спится».
Как же Холмов был удивлен, когда на веранде вместо Кузьмы увидел Верочку. Белая косынка была повязана узелком ниже подбородка. Юбка, кофточка тоже белые, и в голубом слабом лунном свете Верочка была похожа на привидение. Холмов приподнялся и протер глаза. Верочка приблизилась к нему. Стояла и молчала. Молчал и Холмов. Ему не верилось, что это была Верочка.
— Это я, Алексей Фомич, — шепотом сказала Верочка. — Не бойтесь.
— Не боюсь, а удивляюсь.
— И не удивляйтесь.
— Тогда скажи, почему ты здесь, Верочка?
— Пришла просить вас.
— О чем?
— Возьмите меня с собой.
— Это как же? Куда же тебя взять?
— Туда. Куда вы пойдете.
— А что скажет Мошкарев?
— А я не рабыня Мошкарева. Вы не знаете мою жизнь.
— Допустим, — Холмов помолчал. — Но просьба, извини, все же странная. Похоже на шутку.
— Нет, я не шучу.
Она подошла ближе. Теперь Холмов хорошо видел ее большие, странно блестевшие глаза.
— Не понимаю, Верочка.
— И не надо ничего понимать. — Голос у нее все такой же тихий. — Возьмите с собой, Алексей Фомич. Вы только скажите: пойдем, Верочка, — и я не пойду, а побегу. В дороге буду вам помогать. Я сильная, я все умею делать, и в пути со мной вам будет легко.
— Днем, помнишь, ты ведь тоже не советовала мне идти.
— Но вы все одно идете? — Она не стала ждать ответа и вдруг спросила: — Алексей Фомич, а почему Ольга Андреевна называет вас Холмов? Разве можно так вас называть?
— А почему же нельзя? Это моя фамилия, — ответил Холмов. — Но не в этом суть. Суть в том, что я решительно не понимаю, зачем тебе идти с нами. Ну?! А! Вот видишь, отворачиваешься и молчишь? А ты говори. Зачем?
— Разве я знаю? — Она смотрела на Холмова, а слезы искорками катились по ее щекам. — Может, я дура… Возьмите, прошу вас! В Весленеевской у меня тетка родная. И с вами мне… — Она запнулась, закрыв мокрое лицо руками. — Я так к вам привыкла, Алексей Фомич. Вы такой хороший…
— Вот это уже совсем ни к чему, — сказал Холмов. — Я, конечно, ценю твое такое отношение к нам с Ольгой. Это даже похвально — жить добрыми соседями. Но вот эта твоя совершенно непонятная просьба ни к чему. Как-то даже странно. Просто все это ни к чему. Иди домой, Верочка, успокойся и забудь, что ты была здесь. Ну, иди, иди. Я тебя ни в чем не упрекаю.
— Прогоняете?
— Нет, прошу.
Верочка убежала. Холмов сидел на кровати, свесив худые, костлявые ноги. «Странно, — думал он. — Она пришла ко мне. Сама пришла. Я ее не звал, не просил, а она пришла».
Удивляло, озадачивало то, что приход Верочки, ее странная просьба, ее просящие, полные слез глаза непривычно и больно отозвались в сердце. «Она, конечно, и славная собой, и порядочная, и все это у нее от сердечной доброты, — думал он, уронив на грудь седую голову. — Все это так. Относясь ко мне с уважением, она, разумеется, могла прийти ко мне. Что в этом плохого? Но почему же то, что она стояла вот здесь, возле меня, и просила взять ее с собой, — почему это было похоже на то, будто бы Верочка неравнодушна ко мне? Это уже загадка! Вот уж этого я никак не мог предположить. А почему не мог? Да потому, что гожусь ей в отцы и что все это немыслимо и ненужно. А что мыслимо и что нужно? В дорогу, в дорогу, — вот что нужно. Пойду по родному Прикубанью из станицы в станицу вольным путником. А что мне это даст? Да мне-то ничего не нужно. Люди, белый свет…»
Голос Ольги заставил очнуться:
— Не спишь, Холмов? Может, принести таблетку?
— Обойдусь. Скоро начнет светать.
Он поднял голову. Ольга в своем длинном халате казалась высокой и стройной. Седые короткие косы распустились на плечах. «Может, я ошибся? — с улыбкой подумал Холмов. — Может, не Верочка только что стояла возле меня, а Ольга? И Верочки вообще здесь не было, и ее приход я просто выдумал? Может, стояла передо мной моя, невыдуманная Ольга?..»
— И затылок не болит? — участливо спросила Ольга. — Это хорошо. А скажи, Холмов, кто к тебе приходил? Вот только что?
— Никто не приходил, — ответил Холмов. — Сижу вот один и мечтаю.
