Шар закачался еще сильнее, и мы уцепились друг за друга. В следующий миг нас подбросило, перевернуло, и я очутился на четвереньках. Лунный рассвет схватил нас в свои объятия. Он как будто хотел показать нам, жалким людишкам, что может сделать с нами Луна.
Вторично я мельком увидел все то, что творилось снаружи, — клубы пара, полужидкую грязь, плескавшуюся, опадавшую, растекавшуюся. Мы барахтались в темноте. Я очутился внизу, и колени Кавора упирались мне в грудь. Затем он, кажется, отлетел прочь от меня, и одну секунду я лежал, вытянувшись во весь рост, и глядел кверху. Огромная глыба тающего вещества обрушилась на шар, похоронила его под собою и теперь разжижалась и кипела вокруг пас. Я видел пузыри, танцевавшие на стекле. Чуть слышным голосом Кавор крикнул что-то. Новая лавина тающего воздуха налетела на нас, и, бормоча бессильные жалобы, мы начали катиться вниз по склону, все быстрее и быстрее, перелетая через трещины, подпрыгивая на буграх, уносясь прямо к западу, в шумное и неистовое кипение лунного дня.
Уцепившись друг за друга, мы крутились и вертелись, перекатываясь туда и сюда. Тюк с багажом вскакивал на нас, колотил нас, мы сталкивались, мы хватались друг за друга, потом нас снова разбрасывало в разные стороны. Вдруг наши головы встретились, — и казалось, — вся вселенная рассыпалась огненными стрелами и звездами. На Земле мы успели бы раз двадцать расшибиться насмерть, но на Луне, к счастью для нас, вес наш был в шесть раз меньше земного, и мы, падая, ушибались не слишком сильно. Я вспоминаю ощущение нестерпимой тошноты, как будто мозг перевернулся у меня в черепе, и затем…
Кто-то ощупывал мое лицо; чьи-то слабые прикосновения неприятно раздражали мои уши. Потом я заметил, что нестерпимый блеск окружающего пейзажа, несколько ослаблен синими очками. Кавор склонился надо мной. Я увидел его обращенное вниз лицо и глаза, тоже защищенные цветными стеклами. Оп тяжело и неровно дышал, и из его рассеченной губы струилась кровь.
— Вам лучше? — спросил он, вытирая тыловой частью руки окровавленный рот.
Мне чудилось, что все качается вокруг меня. Но в действительности у меня просто кружилась голова. Я заметил, что Кавор закрыл несколько ставней во внешней оболочке шара с целью оградить меня от падавших отвесно лучей. Все предметы вокруг меня блестели необычайно ярко.
— Господи, — вздохнул я, — но, ведь, это…
Я приподнял шею, чтобы осмотреться. Я увидел, что снаружи все сияло ослепительным светом — разительная перемена после угрюмой тьмы, встретившей нас на первых порах.
— Долго ли я пролежал без чувств? — спросил я.
— Не знаю, хронометр разбился. Не очень долго… Мой милый мальчик, я так испугался…
Некоторое время я лежал неподвижно, стараясь собраться с мыслями. На лице Кавора я видел следы только что пережитого волнения. Я не говорил ни слова. Я ощупал свои ушибы и внимательно посмотрел на лицо Кавора, желая знать, не потерпел ли он каких-нибудь повреждений. Тыльная часть моей левой руки пострадала всего сильнее: кожа с нее была содрана начисто. Лоб у меня распух, и из него сочилась кровь. Кавор дал мне небольшую дозу подкрепляющего лекарства, — какого, не помню, — которое он захватил с собой, отправляясь в путь. Немного спустя я почувствовал себя гораздо бодрее. Я начал осторожно шевелить членами. Вскоре я уже мог говорить.
— Этого не должно было случиться, — сказал я, как будто в нашем разговоре не было никакого перерыва.
— Нет, не должно.
Кавор задумался, упершись руками в колени. Он поглядел сквозь стекло наружу и затем снова уставился на меня.
— Господи, боже мой, — сказал он, — нет!
— Что же произошло? — спросил я после недолгого молчания. — Мы перескочили в тропики?
— Случилось именно то, чего я ожидал. Воздух испарился… если только это воздух. Во всяком случае это вещество испарилось, и показалась поверхность Луны. Мы лежим на каменистой насыпи. Кое-где видна почва. Довольно странная почва.
Тут ему вероятно пришло в голову, что в дальнейших пояснениях нет никакой надобности. Ом помог мне сесть, и я увидел все собственными глазами.
