Здесь мудрость! Имеющий уши да слышит!
Итак, что же такое, в сущности, физиологический вопрос?
Каждое физическое тело предполагает известную тяжесть, плотность и т. п. Каждое органическое тело состоит из разного рода составных частей; каждая из них выполняет свою особую функцию, и взаимодействующие органы тесно связаны друг с другом.
«Таковы физиологические отношения».
Монтескьё LVI, этого нельзя отрицать, обладает оригинальным талантом упрощать науку. Пожалуйте патент (без гарантии правительства) для Монтескьё LVI!
Продукты труда производятся только трудом. Без посева нет жатвы, без прядения нет пряжи и т. д.
Европа с восхищением склонится перед великим гением, который здесь, в Кёльне, сам, без всякой помощи «Neue Preusische Zeitung», открыл эти истины.
В процессе труда люди вступают в определенные отношения друг с другом. Происходит разделение труда, более или менее разнообразное. Один печет, другой кует, один мутит [wuhlt], другой ноет [heult][172], Монтескьё LVI пишет и Дюмон печатает. Адам Смит, вот у кого тебе надо учиться!
И эти открытия, что труд и разделение труда являются условиями существования всякого человеческого общества, позволяют Монтескьё LVI заключить, что «различие сословий» соответствует природе, что разница между «буржуазией и пролетариатом» — «наглая ложь», что если бы даже «революция» сегодня разрушила до основания существующие «общественные отношения», то «снова создадутся точно такие же отношения, какие существуют теперь», что, наконец, безусловно необходимо избрать выборщиков в духе Мантёйфеля и октроированной конституции, если от всего сердца «сочувствуешь страданиям своих бедных братьев» и хочешь заслужить уважение Монтескьё LVI.
«В течение тысячелетий так было у всех народов земного шара»!!! В Египте был труд и разделение труда — и касты; в Греции и Риме труд и разделение труда — и свободные и рабы; в средние века труд и разделение труда — и феодалы и крепостные, цехи, сословия и т. п. В наше время есть труд к разделение труда — и классы, из которых один владеет всеми орудиями производства и жизненными средствами, между тем как другой живет лишь до тех пор, пока он продает свой труд, а продает он свой труд лишь до тех пор, пока покупка этого труда обогащает класс работодателей.
И разве после этого не ясно, как день, что «в течение тысячелетий у всех народов земного шара было то же самое», что в настоящее время происходит в Пруссии, ибо труд и разделение труда всегда существовали в той или другой форме? Или в действительности оказывается нечто обратное, а именно, что общественные отношения, отношения собственности, всегда ниспровергались как раз постоянными изменениями в способе труда и разделении труда?
В 1789 году буржуа не взывали к феодальному обществу: дворянство, останься дворянством; крепостной, останься крепостным; цеховой мастер, останься цеховым мастером, ибо без труда и разделения труда нет общества! Без вдыхания воздуха нет жизни! Вдыхайте поэтому удушливый воздух и не открывайте окон, — так рассуждает Монтескьё LVI.
Надо обладать всей наивно-глуповатой наглостью состарившегося в грубом невежестве немецкого имперского филистера, чтобы, вдолбив в свои ленивые мозги, да к тому же поверхностно и искаженно, азы политической экономии — труд, разделение труда, — изрекать, наподобие оракула, суждения по таким вопросам, на которых наше столетие ломает себе зубы.
«Без труда и разделения труда нет общества!
Поэтому
избирайте в выборщики друзей октроированной прусской конституции — и только друзей октроированной конституции».
Эта эпитафия когда-нибудь будет высечена большими буквами на стенах великолепного мраморного мавзолея, который благодарное потомство сочтет своим долгом воздвигнуть разрешившему социальный вопрос Монтескьё LVI (не смешивать с Генрихом CCLXXXIV фон Рейс-Шлейц-Грейц-Лобенштейн-Эберсвальде {Намек на Генриха LXXII Рейс-Лобенштейн-Эберсдорф. Ред.}!).
Монтескьё LVI не утаивает от нас, «где собака зарыта» и что он помышляет сделать, как только он будет объявлен законодателем.
«Государство должно заботиться о том»,
