Собрание сочинений, том 6 - страница 62

Он ошибался только насчет природы этой «государственной власти». Он хотел укрепить государственную власть, которая служит кредиту, буржуазному доверию, а укрепил лишь государственную власть, которая требует доверия и в особо трудных случаях прибегает к картечи, ибо она не пользуется никаким кредитом. Он хотел сэкономить на издержках производства буржуазной власти, а вместо этого обременил буржуазию многими миллионами, которых стоила реставрация прусской феодальной власти.

В отношении рабочих Ганземан высказался весьма лаконично: он-де имеет для них в кармане панацею. Но раньше чем вынуть ее из кармана, нужно прежде всего восстановить «нарушенное доверие». Для того, чтобы восстановить доверие, рабочий класс должен положить конец своему увлечению политикой и вмешательству в государственные дела и вернуться к своему старому, привычному образу жизни. Если он последует этому совету и доверие будет восстановлено, то таинственная панацея во всяком случае окажется действенной уже по одному тому, что она будет больше не нужна и не применима, ибо ведь в этом случае будет устранена сама болезнь — нарушение буржуазного порядка. И к чему лекарство, когда нет никакой болезни? Если же народ будет упорствовать, — ну, что ж, тогда он «укрепит государственную власть», полицию, армию, суды, бюрократию, он натравит на народ своих медведей, ибо «доверие» превратится в «денежное дело», а «в денежных делах, господа, нет места сентиментам!»

Это может показаться Ганземану смешным — но программа его была честной программой, полной благих намерений.

Он хотел укрепить государственную власть не только против анархии, т. е. против народа, но и против реакции, т. е. против короны и феодальных интересов, поскольку последние попытались бы утвердиться в противовес золотому мешку и «необходимейшим», т. е. самым скромным политическим притязаниям буржуазии,

Министерство дела уже самим своим составом выражало протест против этой «реакции».

От всех прежних прусских министерств оно отличалось именно тем, что его настоящим министром-президентом был министр финансов. Сотни лет прусское государство тщательнейшим образом скрывало, что военное ведомство, внутренняя и внешняя политика, церковное и школьное ведомство и даже министерство двора, так же как вера, надежда и любовь, подчинены прозаическим финансам. Министерство дела поставило во главу угла эту неприятную буржуазную истину, сделав своим главой г-на Ганземана — человека, вся министерская программа которого, как и его оппозиционная программа, резюмировалась в словах:

«Господа! В денежных делах нет места сентиментам!»

Монархия в Пруссии превратилась в «денежное дело».

Перейдем теперь от программы министерства дела к его делам.

Угроза «укрепления государственной власти» против «анархии», т. е. против рабочего класса и всех слоев городского населения, которые не удовлетворялись программой г-на Ганземана, оказалась весьма серьезной. Можно даже сказать, что, если не считать повышения налога на свекловичный сахар и водку, эта реакция против так называемой анархии, т. е. против революционного движения, представляла единственное серьезное дело министерства дела.

Множество процессов по делам печати на основе прусского права или, в случае его неприменимости, на основе Code penal {Уголовного кодекса. Ред.}, многочисленные аресты на том же «достаточном основании» (формула Ауэрсвальда), введение в Берлине института констеблей[113], причем на каждые два дома приходился один констебль, полицейские покушения на свободу союзов, натравливание солдатни на непокорных граждан, натравливание гражданского ополчения на непокорных пролетариев, осадное положение, как устрашающий пример, — все эти деяния ганземановских времен еще свежи в памяти. Описывать их подробно нет надобности.

Кюльветтер резюмировал эту сторону деятельности министерства дела в следующих словах:

«Государство, желающее быть истинно свободным, должно иметь в качестве исполнительной власти значительный полицейский персонал»,

на что сам Ганземан пробормотал следующий, ставший у него уже неизменным, комментарий: