Ну, а если такая попытка будет предпринята, что тогда? Будет ли партия строить баррикады, апеллировать к силе оружия? Такого удовольствия она своим врагам наверняка не доставит. От этого ее предохраняет сознание собственной силы, которую придают ей каждые общие выборы в рейхстаг. Двадцать процентов поданных за нее голосов — весьма внушительная цифра, но это означает в то же время, что на долю объединенных противников приходится все еще восемьдесят процентов. И если наша партия при этом видит, что за последние три года число поданных за нее голосов удвоилось и что на следующих выборах она может рассчитывать на еще больший прирост голосов, то ей нужно было бы лишиться рассудка, чтобы в данный момент с двадцатью процентами против восьмидесяти, к тому же против армии, попытаться произвести путч, результатом которого безусловно была бы потеря всех решающих позиций, завоеванных в течение двадцати пяти лет.
У партии есть гораздо лучшее, хорошо испытанное средство. В тот день, когда станут оспаривать применимость по отношению к нам общего права, снова появится «Sozialdemokrat». Старый механизм, сохраняющийся в резерве на этот случай, снова будет приведен в действие — усовершенствованный, усиленный, налаженный заново. И одно несомненно: во второй раз Германской империи не выдержать двенадцати лет.
Фридрих Энгельс
Написано между 12 и 18 сентября 1890 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в газете «Der Sozialdemokrat» № 39, 27 сентября 1890 г.
Перевод с немецкого
ОТВЕТ ГОСПОДИНУ ПАУЛЮ ЭРНСТУ
Один мой друг прислал мне магдебургскую газету «Volksstimme»[123] от 16 сентября. В этой газете в статье, опубликованной за подписью Пауля Эрнста, я нахожу следующее место:
«И если Энгельс называет теперь нашу оппозицию «бунтом студентов», то я прошу его все-таки указать, где мы отстаивали взгляды, отличающиеся от его собственных и от взглядов самого Маркса; и если я охарактеризовал нашу парламентскую социал-демократию как частично весьма мелкобуржуазную, то пусть Энгельс только посмотрит, что он сам писал в 1887 г. в предисловии к своему «Жилищному вопросу»».
Мое общение с немецкими писателями уж много лет обогащает меня весьма диковинным опытом. Но, по-видимому, этому общению суждено стать еще более приятным. Я обязан, видите ли, указать г-ну Паулю Эрнсту, где «мы» отстаивали взгляды, отличающиеся и т. д. Что касается «нас», то есть недавно с таким апломбом выступившей и так малодушно отступившей «оппозиции», которую я назвал бунтом литераторов и студентов, то можно ответить кратко: почти в каждой статье, которой она разражалась.
Что же касается самого г-на Эрнста, то я не испытываю необходимости говорить ему что-нибудь еще по этому вопросу. Я сказал ему это уже четыре месяца тому назад, а теперь волей-неволей приходится надоедать публике этой моей «эрнст» овской [Игра слов: Ernst — фамилия, «ernst» — «серьезный». Ред.] перепиской.
Г-н Эрнст писал мне 31 мая этого года из Гёрберсдорфа, что г-н Герман Бар упрекает его в «Freie Buhne» в неправильном применении марксова метода исторического исследования к скандинавскому женскому движению[124] и поэтому не мог ли бы я ему
«сообщить в двух словах, соответствует мой взгляд взгляду Маркса или нет, и, кроме того, разрешить мне использовать Ваше письмо в полемике с Баром».
На это я ему ответил 5 июня, что не могу вмешиваться в его спор с г-ном Баром и что «скандинавское женское движение» мне совершенно незнакомо. Затем я продолжал:
«Что касается Вашей попытки подойти к вопросу материалистически, то прежде всего я должен сказать, что материалистический метод превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты. И если г-н Бар полагает, что поймал Вас на этой ошибке, то мне думается, что тут он до известной степени прав.
Всю Норвегию и все, что там происходит, Вы подводите под одну категорию — мещанство, а затем это норвежское мещанство преспокойно подгоняете под свое представление о немецком
