Наряду с этими своими специальными исследованиями он очень много занимался и так называемой теоретической химией, то есть основными законами этой науки, и той связью, которая существует между ней и смежными науками, следовательно физикой и физиологией. И в этой области он проявил особую одаренность. Он был, пожалуй, единственным в свое время известным естествоиспытателем, который не пренебрегал изучением презираемого тогда многими, но высоко ценимого им Гегеля. И вполне справедливо. Кто желает что-либо достичь в области теоретического, общего естествознания, тот должен рассматривать явления природы не как неизменные величины. какими их считает большинство исследователей, а как величины изменчивые, текучие. А этому еще и поныне легче всего научиться у Гегеля.
Когда в начале шестидесятых годов я познакомился с Шорлеммером, — Маркс и я в короткое время тесно сдружились с ним, — он часто приходил ко мне с кровоподтеками и рубцами на лице. С парафинами ведь шутки плохи; эти тела, большей частью еще неизвестные, каждый раз взрывались у него в руках, и таким образом он получил не мало почетных ранений. Только своим очкам он был обязан тому, что не лишился при этом зрения.
В то время он был уже вполне сложившимся коммунистом, которому оставалось только воспринять от нас экономическое обоснование давно усвоенных им убеждений. Затем, познакомившись благодаря нам с успехами рабочего движения в различных странах, он постоянно и с большим интересом следил за ним, в особенности за движением в Германии, с тех пор как оно преодолело первоначальную, чисто лассальянскую стадию. Когда в конце 1870 г. я переехал в Лондон, наша оживленная переписка по-прежнему вращалась большей частью вокруг естествознания и партийных дел.
До этого времени, несмотря на свою уже общепризнанную мировую известность, Шорлеммер, оставаясь в Манчестере, занимал очень скромное положение. Но затем дела пошли иначе. В 1871 г. его кандидатура была выдвинута в члены Королевского общества, английской академии наук; и он, — что случается не часто, — был сразу же избран; в 1874 г. колледж Оуэнса учредил, наконец, специально для него, новую профессорскую должность по органической химии, а вслед за тем университет в Глазго избрал его почетным доктором. Но внешние почести ничуть не изменили его. Это был скромнейший в мире человек именно потому, что его скромность основывалась на правильном понимании им собственного значения. И именно по этой причине он принимал эти выражения признания как нечто само собой разумеющееся и поэтому — довольно равнодушно.
Свой отпуск он регулярно проводил в Лондоне, у Маркса и у меня, за исключением того времени, которое он проводил в Германии. Еще четыре года тому назад он сопровождал меня во время «экскурсии» в Америку[324]. Но уже тогда его здоровье пошатнулось. В 1890 г. мы могли еще поехать в Норвегию и к Нордкапу, но в 1891 г., в самом начале предпринятого нами совместного путешествия[325], его здоровье оказалось подорванным, и с того времени он уже больше не приезжал в Лондон. С февраля 1892 г. он почти уже не мог выходить из дома, а с мая был прикован к постели; скончался он 27 июня от рака легких.
Этому человеку науки также пришлось испытать на себе действие закона против социалистов. Шесть или семь лет тому назад он направлялся из Швейцарии в Дармштадт. В это время где-то в руки полиции попал ящик с газетой «Sozialdemokrat», издававшейся в Цюрихе. Кто же иной мог провезти эту контрабанду, как не профессор социал-демократ? Ведь по полицейским понятиям химик — это, во всяком случае, научно вымуштрованный контрабандист. Короче говоря, был произведен обыск у его матери, у его брата; но профессор оказался в Хёхсте. Немедленно дали телеграмму; произвели обыск и там, но при этом нашли нечто совершенно неожиданное, а именно английский паспорт. Дело в том, что Шорлеммер после издания в Германии закона против социалистов принял английское подданство. Перед этим английским паспортом полиция спасовала: дипломатических осложнений с Англией все-таки остерегались. Все дело закончилось большим скандалом в Дармштадте, в результате которого на ближайших выборах мы приобрели по меньшей мере еще 500 голосов.
